Стихи и рассказы
Стихи и рассказы людей проживших целую эпоху. Война, любовь к родине, о любимых мужчинах и женщинах, истории из жизни.
В самих себе души не чаем.
Кто любит нас – не замечем,
Не видя в том себе вреда.
А ценим их, когда теряем.
Жизнь по минутам измеряем
Хотя загублены года.
Свои грехи мы не бичуем,
Других за пустяки линчуем
Порою не вникая в суть.
Корыстных целей достигая,
Идем по жизни, все сметая,
Не видя свой кровавый путь.
И понимаем мы однажды,
Что не войти нам в реку дважды.
А что ушло, то не вернуть.
Вот тут мы жизнь и вспоминаем.
Весь мир в обиде проклинаем,
А надо в зеркало взглянуть.
Там корень зла и бед причина,
Там обнаженная личина.
О! Кара зреть свои глаза!
В них суть души и наказанье.
И нет страшнее истязанья,
Чем в отражении слеза.
В остаток жизни, что отпущен,
Очисть себя от тьмы гнетущей,
Не дай исчезнуть в грешной мгле.
Мы – дети мыслящей Вселенной.
Стань в ней частицей незабвенной,
Оставив свет свой на земле.
Кто любит нас – не замечем,
Не видя в том себе вреда.
А ценим их, когда теряем.
Жизнь по минутам измеряем
Хотя загублены года.
Свои грехи мы не бичуем,
Других за пустяки линчуем
Порою не вникая в суть.
Корыстных целей достигая,
Идем по жизни, все сметая,
Не видя свой кровавый путь.
И понимаем мы однажды,
Что не войти нам в реку дважды.
А что ушло, то не вернуть.
Вот тут мы жизнь и вспоминаем.
Весь мир в обиде проклинаем,
А надо в зеркало взглянуть.
Там корень зла и бед причина,
Там обнаженная личина.
О! Кара зреть свои глаза!
В них суть души и наказанье.
И нет страшнее истязанья,
Чем в отражении слеза.
В остаток жизни, что отпущен,
Очисть себя от тьмы гнетущей,
Не дай исчезнуть в грешной мгле.
Мы – дети мыслящей Вселенной.
Стань в ней частицей незабвенной,
Оставив свет свой на земле.
Когда-то раньше здесь стоял собор,
И казаки нарядные к заутрене спешили.
Сейчас - руины и заросший двор…
Услышал я селян двух разговор:
«Эх, брат! И жизнь пошла…
А вспомни, как мы жили…»
Они стояли, оперевшись на забор.
Слова их колыхнули мою душу,
Я к ним приблизился и начал разговор:
«Вы извините, что случайно Вас подслушал».
Старик, прокашлявшись, поправил свой картуз,
Достал из пачки «Беломора» папиросу
И, чтобы как-то сгладить свой конфуз,
Продолжить разговор решил с вопроса:
«Откуда будешь родом ты, сынок?» -
Спросил он и закашлял громко.
«Я – журналист, отец, но корни мои здесь,
А в край ваш у меня командировка».
Сосед его до этого молчал.
Он без руки был и с седою бородой,
Но разговор наш живо поддержал,
Поправив бороду единственной рукой.
«Так, говоришь, корнями ты казак?
О Родине своей писать собрался?»
«Из Ольгинской я, вроде как земляк,
А прошлым Дона с детства увлекался.
Сейчас о разном стали говорить.
А чтоб узнать, как было в самом деле,
С народом я решил поговорить…
Ведь казаки когда-то жить умели!»
«Умели жить, сынок, и жили дружно.
Оплотом южным для России были.
Земля и воля – все, что было нужно.
Верой и правдой мы царю служили.
Когда-то туркам жути нагоняли
И службу добросовестно несли.
В четырнадцатом немца потрепали,
На время оторвавшись от земли.
В политику старались не соваться,
Не допускали в душу сатаны,
Но за добро своё всегда умели драться,
Царю и Богу были мы верны.
Но вот в семнадцатом раздался залп «Авроры».
Взошла над Родиною «красная заря».
Террор кровавый прокатил по Дону,
Семью казнили батюшки-царя.
Все, что веками потом наживали
Сгребал к себе коммунистический колхоз.
Большевики нас кулаками называли
И семьи наши выгоняли на мороз.
Нас по этапам тысячами гнали
В далекую промерзшую тайгу,
На Колыме без счету убивали
И трупы наши оставляли на снегу.
Семнадцать мне исполнилось в двадцатом,
Сказал старик и как-то загрустил,
Ушел я в степь вдвоем со старшим братом
И коммунистам за родную землю мстил.
По хуторам шныряли продотряды,
Среди народа сеяли вражду
И все до крошки выгребали, гады,
На тихий Дон несли одну беду.
А голодранцы комиссарам были рады,
Хозяйничали в наших погребах.
За наши головы им вешали награды,
А мы их вешали вожжами на дубах.
Гражданскую войну нам навязали.
Детей учили предавать своих отцов,
И честь, и совесть в людях убивали,
Растили поколенье подлецов.
Были слышны артиллерийские раскаты,
Горела под копытами земля,
И брат родной стрелял в родного брата
По постановке «Красного Кремля».
Расстрелами и ссылками без срока
Наш вольный дух пытались истребить.
Нам «преподали» множество уроков,
Как при советской власти надо жить.
Разруха, нищета, повальный голод,
С фашистами великая война,
Где победили все – кто стар был и, кто молод,
Сейчас мы многих помним имена.
Канули в лету те шальные годы.
Казалось бы, живешь дед – и живи.
Но горький вкус у нынешней свободы,
Замешанный на нашей же крови.
Эх, батюшка, великий тихий Дон,
Ты помнишь коммунистов- бюрократов?
Ты слышал сабельный и колокольный звон,
Но вспомнишь ты еще и демократов –
Старик сказал, чуть сдерживая слезы…
Я видел, что душа его чиста.
И капал сок с надломленной березы
Как будто кровь распятого Христа.
Повеяло прохладою от Дона.
Вдали вставала алая заря.
Старик сказал: «Пойдемте-ка до дому».
И понял я, что встретил их не зря.
История, которой нас учили,
Так далеко от истины была.
Большевики казачество сгубили,
Но память на Дону всегда жива.
И Дон вернет себе былую славу,
Никто не в силах дух его сломить.
Но вот обидно все же за державу:
Как мы могли так долго в рабстве жить?
Тропинка шла вдоль полусгнившего забора.
С зарей весенней просыпалася природа.
Я оглянулся на развалины собора –
На боль падения великого народа.
И казаки нарядные к заутрене спешили.
Сейчас - руины и заросший двор…
Услышал я селян двух разговор:
«Эх, брат! И жизнь пошла…
А вспомни, как мы жили…»
Они стояли, оперевшись на забор.
Слова их колыхнули мою душу,
Я к ним приблизился и начал разговор:
«Вы извините, что случайно Вас подслушал».
Старик, прокашлявшись, поправил свой картуз,
Достал из пачки «Беломора» папиросу
И, чтобы как-то сгладить свой конфуз,
Продолжить разговор решил с вопроса:
«Откуда будешь родом ты, сынок?» -
Спросил он и закашлял громко.
«Я – журналист, отец, но корни мои здесь,
А в край ваш у меня командировка».
Сосед его до этого молчал.
Он без руки был и с седою бородой,
Но разговор наш живо поддержал,
Поправив бороду единственной рукой.
«Так, говоришь, корнями ты казак?
О Родине своей писать собрался?»
«Из Ольгинской я, вроде как земляк,
А прошлым Дона с детства увлекался.
Сейчас о разном стали говорить.
А чтоб узнать, как было в самом деле,
С народом я решил поговорить…
Ведь казаки когда-то жить умели!»
«Умели жить, сынок, и жили дружно.
Оплотом южным для России были.
Земля и воля – все, что было нужно.
Верой и правдой мы царю служили.
Когда-то туркам жути нагоняли
И службу добросовестно несли.
В четырнадцатом немца потрепали,
На время оторвавшись от земли.
В политику старались не соваться,
Не допускали в душу сатаны,
Но за добро своё всегда умели драться,
Царю и Богу были мы верны.
Но вот в семнадцатом раздался залп «Авроры».
Взошла над Родиною «красная заря».
Террор кровавый прокатил по Дону,
Семью казнили батюшки-царя.
Все, что веками потом наживали
Сгребал к себе коммунистический колхоз.
Большевики нас кулаками называли
И семьи наши выгоняли на мороз.
Нас по этапам тысячами гнали
В далекую промерзшую тайгу,
На Колыме без счету убивали
И трупы наши оставляли на снегу.
Семнадцать мне исполнилось в двадцатом,
Сказал старик и как-то загрустил,
Ушел я в степь вдвоем со старшим братом
И коммунистам за родную землю мстил.
По хуторам шныряли продотряды,
Среди народа сеяли вражду
И все до крошки выгребали, гады,
На тихий Дон несли одну беду.
А голодранцы комиссарам были рады,
Хозяйничали в наших погребах.
За наши головы им вешали награды,
А мы их вешали вожжами на дубах.
Гражданскую войну нам навязали.
Детей учили предавать своих отцов,
И честь, и совесть в людях убивали,
Растили поколенье подлецов.
Были слышны артиллерийские раскаты,
Горела под копытами земля,
И брат родной стрелял в родного брата
По постановке «Красного Кремля».
Расстрелами и ссылками без срока
Наш вольный дух пытались истребить.
Нам «преподали» множество уроков,
Как при советской власти надо жить.
Разруха, нищета, повальный голод,
С фашистами великая война,
Где победили все – кто стар был и, кто молод,
Сейчас мы многих помним имена.
Канули в лету те шальные годы.
Казалось бы, живешь дед – и живи.
Но горький вкус у нынешней свободы,
Замешанный на нашей же крови.
Эх, батюшка, великий тихий Дон,
Ты помнишь коммунистов- бюрократов?
Ты слышал сабельный и колокольный звон,
Но вспомнишь ты еще и демократов –
Старик сказал, чуть сдерживая слезы…
Я видел, что душа его чиста.
И капал сок с надломленной березы
Как будто кровь распятого Христа.
Повеяло прохладою от Дона.
Вдали вставала алая заря.
Старик сказал: «Пойдемте-ка до дому».
И понял я, что встретил их не зря.
История, которой нас учили,
Так далеко от истины была.
Большевики казачество сгубили,
Но память на Дону всегда жива.
И Дон вернет себе былую славу,
Никто не в силах дух его сломить.
Но вот обидно все же за державу:
Как мы могли так долго в рабстве жить?
Тропинка шла вдоль полусгнившего забора.
С зарей весенней просыпалася природа.
Я оглянулся на развалины собора –
На боль падения великого народа.
Всё чаще «не помню», всё чаще «забыла»,
Ты, память моя, что ж меня разлюбила?
Всё чаще «не слышу», «я вас не пойму»!
А слух куда делся? Что надо ему?
Не гнутся колени и ноют суставы
И руки мои ловкость всю растеряли.
Слабеют глаза, я очки надеваю,
И на ночь протезы зубные снимаю.
Названья знакомых предметов
Я вспомнить порой не могу.
Ах, молодость, молодость, где ты?
Ты, память моя, что ж меня разлюбила?
Всё чаще «не слышу», «я вас не пойму»!
А слух куда делся? Что надо ему?
Не гнутся колени и ноют суставы
И руки мои ловкость всю растеряли.
Слабеют глаза, я очки надеваю,
И на ночь протезы зубные снимаю.
Названья знакомых предметов
Я вспомнить порой не могу.
Ах, молодость, молодость, где ты?
Чтобы не говорил Владимир Познер о временах в своих передачах, я вспомнил свои, по-своему, прекрасные времена. Может быть, они были прекрасными потому, что я был молод. Или мы все были проникнуты верой в прекрасное будущее? Но жить было легче, были бесплатные квартиры, была работа,- любая.
Незадолго до первого мая, году в 19….., Берта Абрамовна, мама Аркадия, наша соседка, решила побелить квартиру. Берта была старой активисткой и свято верила в построение коммунизма. Это была очень полная женщина, и было ей лет 58-60. Пока ее муж был на работе, а работал он врачом, Берта пошла на Туркменский рынок. Этот рынок был маленький, но славился на весь город своими пивными ларьками, винными лавками и магазинчиками, где наливали водку и вино в любое время суток. Если вы захотели продолжение банкета в два, три часа ночи, к вашим услугам была другая Берта, которая спала рядом с ящиками спиртного у себя во дворе, рядом с рынком. Короче, место было замечательное, и поэтому там собирались «замечательные люди», чуть ли не со всего города. Хронический алкоголик Вилор каждое утро проверял весь сход. И кто ему не нравился, тому он говорил: «Не присутствуйте!» Другому говоруну изрекал: «Перестаньте сказать!»
Очень рано приходили те, у кого со вчерашних возлияний «горела душа». Пожар был таким, что на них было больно смотреть. Некоторые знакомые, которые шли в это время на работу, одалживали им на пиво, но они ждали не этого. Они ждали своего спасителя, которого звали Голубь. Как они о нем отзывались - отличный, чистодел! Голубь знал цену своему таланту и приходил уже в десятом часу. Вальяжной походкой он подходил к собравшимся, спрашивал о состоянии здоровья. «Доктора» просили помочь, и он направлялся на утренний обход рынка.
После обхода у него, откуда-то появлялись деньги, и вскоре вся компания уже занималась дегустированием спиртных напитков от 6 до 40 градусов. Лица больных разглаживались, как будто их разглаживали горячим утюгом, глаза блестели, речи становились пылкими, и некоторые даже смеялись. Валера Брумель, прозванный так за свой большой рост, глядя на предложенный ему стакан водки, говорил: «С утра? На голодный желудок? Стакан водки? С удовольствием!» Как не судили о них, а юмор эта компания понимала. А вообще, там собирались талантливые в прошлом люди. Там были летчики, адвокаты, артисты, художники, щипачи и форточники, но опустившиеся из-за всемирного притяжения всех…..к алкоголю.
Часто появлялся Мендель. Это был уникальный человек - ходячая энциклопедия и уголовный кодекс. После психушки его уже не брали в коллегию адвокатов. И он свою энергию, тратил на воспитание воров и воришек, напоминая им, что они должны чтить уголовный кодекс.
Воспитательную работу он начинал только после первой преподнесенной кружки пива и заканчивал после второго стакана водки. На этом, на сегодняшний день, выступление маэстро заканчивалось. И все, кто не успел получить консультацию, приходили завтра. Завтра тоже надо было попасть вовремя, так-как опоздание грозило остаться опять без внимания опытного юриста.
Повествование об этом можно продолжать до бесконечности, но всему есть предел. И так, Мендель говорил: «Вас писас флюкс (я не знаю, что это такое) и уходил кривой походкой домой.
При срочных делах за юристом домой посылали «доктора», и Мендель всегда приходил.
Так вот Берта Абрамовна попала на утреннюю поверку и попросила побелить ей квартиру.
Собрание, послушав ее, выделило ей человека. А о цене она стала договариваться с ним прямо здесь, около всей компании. Маляр хотел за работу 500 рублей, но Берта, призвала в помощники всех святых, договорилась за 200. Но при одном условии выдвинутым маляром и всей компанией, что работа будет сделана под яичко. Под яичко, так под яичко, согласилась Берта. И они пошли, солнцем палимые, на нашу улицу Шелковичную.
Квартиру Берте побелили хорошо и быстро. Соседи удивлялись - так дешево. Берта была очень довольна и праздник Первое мая прошел хорошо. Только вот через неделю, ближе ко дню Победы над фашисткой Германией, сама Берта и соседи, которые заходили к ней, стали принюхиваться и говорить, что у нее в комнате находиться стало не возможно. Гадали, кто, о чем, спорили. Весь двор приходил нюхать квартиру и все были уверены, что Берта где-то забыла убрать, пардон, дерьмо.
Наконец весть о плохом воздухе в квартире Берты дошла до собрания туркменских чистоделов. Вилорик спросил у маляра: «Сколько сэкономила Берта?» Ответ был: «300 рублей.»
Решили, если берта принесет 300 рублей, ей уберут плохой запах. Послали гонца, и он уже пришел вдвоем с Бертой. Она стала рядиться. Тогда ей сказали, что если она хочет за 150, то ей сделают под орех. «Никаких орехов,»- крикнула Берта и отдала 300 рублей. Маляр пошел с ней домой и не заметно вынул из одного угла комнаты проколотое тухлое куриное яйцо. С тех пор воздух в квартире Берты всегда был чистый, а она никогда не рядилась за сколько побелить квартиру.
Незадолго до первого мая, году в 19….., Берта Абрамовна, мама Аркадия, наша соседка, решила побелить квартиру. Берта была старой активисткой и свято верила в построение коммунизма. Это была очень полная женщина, и было ей лет 58-60. Пока ее муж был на работе, а работал он врачом, Берта пошла на Туркменский рынок. Этот рынок был маленький, но славился на весь город своими пивными ларьками, винными лавками и магазинчиками, где наливали водку и вино в любое время суток. Если вы захотели продолжение банкета в два, три часа ночи, к вашим услугам была другая Берта, которая спала рядом с ящиками спиртного у себя во дворе, рядом с рынком. Короче, место было замечательное, и поэтому там собирались «замечательные люди», чуть ли не со всего города. Хронический алкоголик Вилор каждое утро проверял весь сход. И кто ему не нравился, тому он говорил: «Не присутствуйте!» Другому говоруну изрекал: «Перестаньте сказать!»
Очень рано приходили те, у кого со вчерашних возлияний «горела душа». Пожар был таким, что на них было больно смотреть. Некоторые знакомые, которые шли в это время на работу, одалживали им на пиво, но они ждали не этого. Они ждали своего спасителя, которого звали Голубь. Как они о нем отзывались - отличный, чистодел! Голубь знал цену своему таланту и приходил уже в десятом часу. Вальяжной походкой он подходил к собравшимся, спрашивал о состоянии здоровья. «Доктора» просили помочь, и он направлялся на утренний обход рынка.
После обхода у него, откуда-то появлялись деньги, и вскоре вся компания уже занималась дегустированием спиртных напитков от 6 до 40 градусов. Лица больных разглаживались, как будто их разглаживали горячим утюгом, глаза блестели, речи становились пылкими, и некоторые даже смеялись. Валера Брумель, прозванный так за свой большой рост, глядя на предложенный ему стакан водки, говорил: «С утра? На голодный желудок? Стакан водки? С удовольствием!» Как не судили о них, а юмор эта компания понимала. А вообще, там собирались талантливые в прошлом люди. Там были летчики, адвокаты, артисты, художники, щипачи и форточники, но опустившиеся из-за всемирного притяжения всех…..к алкоголю.
Часто появлялся Мендель. Это был уникальный человек - ходячая энциклопедия и уголовный кодекс. После психушки его уже не брали в коллегию адвокатов. И он свою энергию, тратил на воспитание воров и воришек, напоминая им, что они должны чтить уголовный кодекс.
Воспитательную работу он начинал только после первой преподнесенной кружки пива и заканчивал после второго стакана водки. На этом, на сегодняшний день, выступление маэстро заканчивалось. И все, кто не успел получить консультацию, приходили завтра. Завтра тоже надо было попасть вовремя, так-как опоздание грозило остаться опять без внимания опытного юриста.
Повествование об этом можно продолжать до бесконечности, но всему есть предел. И так, Мендель говорил: «Вас писас флюкс (я не знаю, что это такое) и уходил кривой походкой домой.
При срочных делах за юристом домой посылали «доктора», и Мендель всегда приходил.
Так вот Берта Абрамовна попала на утреннюю поверку и попросила побелить ей квартиру.
Собрание, послушав ее, выделило ей человека. А о цене она стала договариваться с ним прямо здесь, около всей компании. Маляр хотел за работу 500 рублей, но Берта, призвала в помощники всех святых, договорилась за 200. Но при одном условии выдвинутым маляром и всей компанией, что работа будет сделана под яичко. Под яичко, так под яичко, согласилась Берта. И они пошли, солнцем палимые, на нашу улицу Шелковичную.
Квартиру Берте побелили хорошо и быстро. Соседи удивлялись - так дешево. Берта была очень довольна и праздник Первое мая прошел хорошо. Только вот через неделю, ближе ко дню Победы над фашисткой Германией, сама Берта и соседи, которые заходили к ней, стали принюхиваться и говорить, что у нее в комнате находиться стало не возможно. Гадали, кто, о чем, спорили. Весь двор приходил нюхать квартиру и все были уверены, что Берта где-то забыла убрать, пардон, дерьмо.
Наконец весть о плохом воздухе в квартире Берты дошла до собрания туркменских чистоделов. Вилорик спросил у маляра: «Сколько сэкономила Берта?» Ответ был: «300 рублей.»
Решили, если берта принесет 300 рублей, ей уберут плохой запах. Послали гонца, и он уже пришел вдвоем с Бертой. Она стала рядиться. Тогда ей сказали, что если она хочет за 150, то ей сделают под орех. «Никаких орехов,»- крикнула Берта и отдала 300 рублей. Маляр пошел с ней домой и не заметно вынул из одного угла комнаты проколотое тухлое куриное яйцо. С тех пор воздух в квартире Берты всегда был чистый, а она никогда не рядилась за сколько побелить квартиру.
Этой истории лет сорок. Я ничего не придумываю в своих рассказах. Просто я многое замечал и запоминал. Я никогда не вел никаких дневников. Это все выдает мой природный компьютер. И за это моя бывшая школьная одноклассница Рина Гавриленко прозвала меня хроникером. Ну что поделаешь, значит, хроникер. Но в моей хронике присутствует что-то еще. Это не голые факты, их читать не интересно.
Освоители Голодной степи воздвигли себе памятник рукотворный. Там, где были караванные тропы, да колючка янтак они воздвигли дороги, каналы, водохранилища, тысячи гидротехнических сооружений, линии ЛЭП, газопроводы, водоводы питьевой воды, современные поселки. Освоение Голодной степи было комплексным. И участвовали, и я буду это бесконечно повторять, в этом освоении талантливые люди. Всех не назовешь, да и это сделать не возможно. Назову одного Акопа Абрамовича Саркисова, чьим именем назван Южный Голодностепский Канал (ЮГК). Был назван, сейчас не знаю. В строительстве были задействованы почти все министерства и их подразделения. И руководил этой огромной стройкой этот талантливый человек. В степи появлялись новые совхозы с жильем и всей структурой жизнеобеспечения. Заказчику Минсельхозу сдавались детские сады, поликлиники, школы, больницы, библиотеки, магазины, столовые и все технические службы совхоза. Для сравнения приведу пример. Уже в демократическое время, а сейчас на дворе жаркое лето 2010 года, Минсоцразвитию было поручено закупить за рубежом для больниц оборудование, в том числе томографы. За рубежом эти штуки стоят 20 мил, а приходили в больницы по 60 мил рублей. Вот такой «навар» делают наши рыночные специалисты. Не навар, а просто тырят деньги. А еще есть такое мнение, что рынок сам наведет во всем порядок. Конечно, и в то время были разные «жучки» и «паучки», но такого не было, государство обанкротилось бы.
Однажды, одному подразделению водохозяйственного строительства было, вдруг поручено построить объект не по профилю деятельности, школу в совхозе. Геодезисты проектного института вынесли проектные оси на местность, закрепили их колышками, сдали по акту строителям и уехали. На следующий день пришли строители, приехала строительная техника копать котлованы под сооружения. Прорабы стали искать разбивку – те колышки, что оставили проектировщики, но нашли только один. Вызывать повторно проектировщиков не стали, видимо было стыдно. И началось строительство по своему разумению. Когда строительство стен школы уже заканчивалось, приехали проектировщики с авторским надзором. Они долго ходили вокруг своего творения на бумаге и что-то никак не могли понять, почему школа развернута на 90 градусов. Начали проверять разбивку, показывали строителям акт передачи. Но факт есть факт. Школу почему-то развернули.
Ишан ока, работающий здесь сторожем, долго наблюдал за спорами проектировщиков и строителей. Наконец, не выдержал и вклинился в разговор: «Что вы спорите, что доказываете? После того, как вы первый раз приехали, забили красивые дощечки, вечером Туйчибай привязывал своего ишака к этим дощечкам. А потом ишак увидел ишачку, заорал, выдернул эти дощечки и убежал к ишачке. Поэтому никто не виноват – ишак виноват.» Проектировщики долго смотрели на строителей, строители на проектировщиков, и все пришли к выводу, что школа построена по ишачьей разбивки, но хуже от этого не стала.
.
Освоители Голодной степи воздвигли себе памятник рукотворный. Там, где были караванные тропы, да колючка янтак они воздвигли дороги, каналы, водохранилища, тысячи гидротехнических сооружений, линии ЛЭП, газопроводы, водоводы питьевой воды, современные поселки. Освоение Голодной степи было комплексным. И участвовали, и я буду это бесконечно повторять, в этом освоении талантливые люди. Всех не назовешь, да и это сделать не возможно. Назову одного Акопа Абрамовича Саркисова, чьим именем назван Южный Голодностепский Канал (ЮГК). Был назван, сейчас не знаю. В строительстве были задействованы почти все министерства и их подразделения. И руководил этой огромной стройкой этот талантливый человек. В степи появлялись новые совхозы с жильем и всей структурой жизнеобеспечения. Заказчику Минсельхозу сдавались детские сады, поликлиники, школы, больницы, библиотеки, магазины, столовые и все технические службы совхоза. Для сравнения приведу пример. Уже в демократическое время, а сейчас на дворе жаркое лето 2010 года, Минсоцразвитию было поручено закупить за рубежом для больниц оборудование, в том числе томографы. За рубежом эти штуки стоят 20 мил, а приходили в больницы по 60 мил рублей. Вот такой «навар» делают наши рыночные специалисты. Не навар, а просто тырят деньги. А еще есть такое мнение, что рынок сам наведет во всем порядок. Конечно, и в то время были разные «жучки» и «паучки», но такого не было, государство обанкротилось бы.
Однажды, одному подразделению водохозяйственного строительства было, вдруг поручено построить объект не по профилю деятельности, школу в совхозе. Геодезисты проектного института вынесли проектные оси на местность, закрепили их колышками, сдали по акту строителям и уехали. На следующий день пришли строители, приехала строительная техника копать котлованы под сооружения. Прорабы стали искать разбивку – те колышки, что оставили проектировщики, но нашли только один. Вызывать повторно проектировщиков не стали, видимо было стыдно. И началось строительство по своему разумению. Когда строительство стен школы уже заканчивалось, приехали проектировщики с авторским надзором. Они долго ходили вокруг своего творения на бумаге и что-то никак не могли понять, почему школа развернута на 90 градусов. Начали проверять разбивку, показывали строителям акт передачи. Но факт есть факт. Школу почему-то развернули.
Ишан ока, работающий здесь сторожем, долго наблюдал за спорами проектировщиков и строителей. Наконец, не выдержал и вклинился в разговор: «Что вы спорите, что доказываете? После того, как вы первый раз приехали, забили красивые дощечки, вечером Туйчибай привязывал своего ишака к этим дощечкам. А потом ишак увидел ишачку, заорал, выдернул эти дощечки и убежал к ишачке. Поэтому никто не виноват – ишак виноват.» Проектировщики долго смотрели на строителей, строители на проектировщиков, и все пришли к выводу, что школа построена по ишачьей разбивки, но хуже от этого не стала.
.
Наверно большинство со мной согласятся по поводу того, что евреи чаще работают головой, а русские руками. Не знаю почему, но среди первых, очень много талантливых людей во всех сферах, пример тому, наши миллиардеры. Конечно и среди русского населения много умниц и талантов, но ведь русских гораздо больше. Больше это пока, а если верить статистики, то лет через 20-30 нас уже будет не 140 миллионов, а где-то 120. Это катастрофическая убыль. А наш Минздрав все дорожает. Это ведь ужас, какие деньги надо платить за лекарства, операции. Как говорил Горбачев:
«Нонсенс!»
Но сейчас не об этом. Сейчас об одном очень интересном человеке, который прошел войну разведчиком. А после войны окончил институт и еще играл в футбол за клуб «Пищевик». Был такой клуб. Вы много знаете и видели таких евреев? А он был еврей, который воевал в разведке, получил два ордена «Славы». А после войны окончил институт и еще играл в футбол? Я за свою жизнь знаю только его, других не видел. Ну, а при чем тут руки? - спросите вы. Дело в том, что у этого бывшего фронтовика был автомобиль «Запорожец». Это у товароведов были «Волги». По истории мы знаем, что Запорожцы были гарные хлопцы, но почему они такой автомобиль сделали дерьмовый, не понятно. Если кто имел этот автомобиль, тот знает, как из его двигателя бежит масло. А когда вы его чините еженедельно, то ваши руки становятся чернее антрацита.
Однажды мы пришли с моим знакомым фронтовиком в проектный институт. В этом институте все главные инженеры проектов были палестинские казаки, но они не воевали, а ездили на «Жигулях.» Для них приход этого фронтовик был каким-то маленьким праздником.
Слух, что пришел он, распространялся по институту мгновенно. И вот мы уже в окружении уважаемых инженеров. Все они одеты опрятно, большинство в костюмах с галстуками. У всех руки холенные, знающие только ручку и карандаш, ну может быть иногда рюмку. Все они интересуются нашим здоровьем, спрашивают о делах, о причине посещения их конторы, и так далее. Когда набирается кворум, начинаются провокационные вопросы: какой у нас служебный автомобиль, в какой гостинице мы остановились, где мы будем ужинать? Наконец появляется самый въедливый ГИП - Миша Деричинский и сходу обращается к моему товарищу: «Исаак, покажи руки!» Исааку показывать свои руки не удобно. Но что поделаешь? И он, в конце концов, их показывает. Миша и все присутствующие смотрят, но только Миша говорит: «Вы смотрите на эти руки, разве это еврейские руки?»
«Нонсенс!»
Но сейчас не об этом. Сейчас об одном очень интересном человеке, который прошел войну разведчиком. А после войны окончил институт и еще играл в футбол за клуб «Пищевик». Был такой клуб. Вы много знаете и видели таких евреев? А он был еврей, который воевал в разведке, получил два ордена «Славы». А после войны окончил институт и еще играл в футбол? Я за свою жизнь знаю только его, других не видел. Ну, а при чем тут руки? - спросите вы. Дело в том, что у этого бывшего фронтовика был автомобиль «Запорожец». Это у товароведов были «Волги». По истории мы знаем, что Запорожцы были гарные хлопцы, но почему они такой автомобиль сделали дерьмовый, не понятно. Если кто имел этот автомобиль, тот знает, как из его двигателя бежит масло. А когда вы его чините еженедельно, то ваши руки становятся чернее антрацита.
Однажды мы пришли с моим знакомым фронтовиком в проектный институт. В этом институте все главные инженеры проектов были палестинские казаки, но они не воевали, а ездили на «Жигулях.» Для них приход этого фронтовик был каким-то маленьким праздником.
Слух, что пришел он, распространялся по институту мгновенно. И вот мы уже в окружении уважаемых инженеров. Все они одеты опрятно, большинство в костюмах с галстуками. У всех руки холенные, знающие только ручку и карандаш, ну может быть иногда рюмку. Все они интересуются нашим здоровьем, спрашивают о делах, о причине посещения их конторы, и так далее. Когда набирается кворум, начинаются провокационные вопросы: какой у нас служебный автомобиль, в какой гостинице мы остановились, где мы будем ужинать? Наконец появляется самый въедливый ГИП - Миша Деричинский и сходу обращается к моему товарищу: «Исаак, покажи руки!» Исааку показывать свои руки не удобно. Но что поделаешь? И он, в конце концов, их показывает. Миша и все присутствующие смотрят, но только Миша говорит: «Вы смотрите на эти руки, разве это еврейские руки?»
Как быстро несется время, как быстро развивается техника. Помню свое детство, будто это было вчера: детский сад, начальная школа и первая в руках газета, которую мы всегда ждали «Пионерская правда». Сколько в ней было всего интересного, например, как прививать деревья. И может быть поэтому в школьном саду появились юные мичуринцы, разбили грядки, на деревья повесили паспорта, где написаны сорта и что привито. Весной все, кто быстрее, делали скворечники. Но вот появилась статья как сделать детекторный приемник. Всех «юных техников» охватил азарт, и все стали искать материалы для этих приемников. Может быть хотели этого потому, что тогда приемников не было у большинства людей. Даже радиоточки, с большими черными тарелками из картона были не у всех. Все началось с устройства заземления. В ямы закапывались старые ведра, тазики, которые потом искали дедушки и бабушки и не находили. На глиняных крышах появлялись деревянные жерди, на которые натягивались провода для антенн. Катушки мотались виток к витку определенным сечением провода на бумажные каркасы склеенные из старых газет, намотанных на бутылку. Тогда пластиковых бутылок не было, все было из стекла. А где взять медный провод? Все мусорки авиазавода обшаривались и находились провода. Оставалось найти детектор. Гурьбой ехали на толкучку и находили все, что нужно. Деньги у родителей не просили, собирали бутылки и сдавали их в пункты приема стеклотары. Собрав схему приемника, стали их налаживать. У кого-то это получалось, у кого-то нет. Начинались споры, что как исправить. И вот всеобщая радость – у всех в наушниках слышны радиостанции. Радио дело захватило многих. Все приобщились к физике радио волн. Узнали, что такое чистота, в каких диапазонах работают различные станции. Стали мечтать об усилителях и постепенно перешли к приемникам на пальчиковых лампах, где накал ламп и питание анода идет от батарей. С этими приемниками мы ездили в горы. И тут возникла мысль, а как сделать передатчик, чтобы можно было разговаривать с друзьями в городе. Пошли в радиоклуб, ведь надо было зарегистрироваться и получить позывной. Но это оказалось очень сложным делом, связанным с проверками.
Мы уже учились в шестых классах, когда я посетил своего школьного товарища Толика Григорьева. Его отец был офицер и служил в войсках связи. В их квартире была целая радиостанция. Я их позывной до сих пор помню – РИ – 8АЗВ. На коротких метрах в любительском диапазоне мой товарищ устанавливал связь с радиолюбителями всего мира, обменивался с ними открытками, которы потом предъявлялись жюри и получал соответствующую квалификацию.
Мы позывные и регистрацию не получили и стали хулиганить в эфире. Но вскоре специальная служба стала таких пеленговать. У многих отобрали не только передатчики, но и приемники с телевизорами. На что родители реагировали очень строго.
Но вот появились новые увлечения. Мы стали ходить во дворец пионеров в кружок авиа моделирования. Как все было просто и доступно. Теперь при шуме моторов в небе мы задирали головы и смотрели, что там летит. Уже по звуку отличали ПО-2, У-2, ИЛ-14, ЛИ-2, а позже и ТУ-104. Вдруг сообщение во всех СМИ: СССР запустил в космос первый искусственный спутник земли. Человечество вышло в космос 4 октября 1957 года. Пионерская правда отреагировала сообщением тоже и опубликовала схему самодельного телескопа. Телескопы сделаны, линзы куплены на толкучке. Рынок быстро реагирует и предлагает все что нужно. Вечером в общем дворе все глазеют в небо и ищут, где двигается голубая точка – это спутник. Наводим туда телескопы. У кого их нет - стоят в очереди, ждут посмотреть.
Через четыре года, 12 апреля 1961 года СССР осуществляет первый полет человека в космос. Первый космонавт страны Советов военный летчик Юрий Алексеевич Гагарин на корабле «Восток-1» совершил полет по околоземной орбите – весь мир рукоплещет нашей стране.
Сейчас в космосе постоянно работает космическая станция МКС, но я что-то не бижу у ребят к этому интереса. Они все уткнулись в свои гаджеты и заняты виртуальными играми и смотреть в телескопы не думают. А ведь в космосе много неразгаданных тайн.
Началу астрономии положил мудрый итальянец Галилей, впервые посмотревший в небо при помощи своего телескопа. Теперь телескопы видят более миллиарда звезд. Космические расстояния свет не покрывает за миллионы световых лет, хотя имеет скорость 300 тысяч километров в секунду. А если посчитать секунды за год, умножить их на миллионы световых лет - расстояния получаются архи огромные.
Выдающийся ученый астрофизик Виктор Амазаспович Амбарцумян говорит: «Галактика - это большой город, в котором находится наш дом - Солнечная система.» Помимо нашей Галактики, существует большое число других звездных систем – внешних галактик. Совокупность небесных тел Пифагор назвал космосом. Амбарцумян сделал вывод, что формирование звезд Галактики продолжается и поныне, то есть звезды возникали вчера, возникают сегодня и будут возникать завтра.
Мечта астрономов всего мира производить наблюдения не с поверхности земли, а непосредственно в космосе. Поэтому запускаются автоматические станции на Луну, Венеру, Марс. Китай планирует создание научной лаборатории на поверхности Луны. Может быть наш научный мир ждет новых Королевых, которые изобретут новые космические корабли и станции – дело за молодыми.
Мы уже учились в шестых классах, когда я посетил своего школьного товарища Толика Григорьева. Его отец был офицер и служил в войсках связи. В их квартире была целая радиостанция. Я их позывной до сих пор помню – РИ – 8АЗВ. На коротких метрах в любительском диапазоне мой товарищ устанавливал связь с радиолюбителями всего мира, обменивался с ними открытками, которы потом предъявлялись жюри и получал соответствующую квалификацию.
Мы позывные и регистрацию не получили и стали хулиганить в эфире. Но вскоре специальная служба стала таких пеленговать. У многих отобрали не только передатчики, но и приемники с телевизорами. На что родители реагировали очень строго.
Но вот появились новые увлечения. Мы стали ходить во дворец пионеров в кружок авиа моделирования. Как все было просто и доступно. Теперь при шуме моторов в небе мы задирали головы и смотрели, что там летит. Уже по звуку отличали ПО-2, У-2, ИЛ-14, ЛИ-2, а позже и ТУ-104. Вдруг сообщение во всех СМИ: СССР запустил в космос первый искусственный спутник земли. Человечество вышло в космос 4 октября 1957 года. Пионерская правда отреагировала сообщением тоже и опубликовала схему самодельного телескопа. Телескопы сделаны, линзы куплены на толкучке. Рынок быстро реагирует и предлагает все что нужно. Вечером в общем дворе все глазеют в небо и ищут, где двигается голубая точка – это спутник. Наводим туда телескопы. У кого их нет - стоят в очереди, ждут посмотреть.
Через четыре года, 12 апреля 1961 года СССР осуществляет первый полет человека в космос. Первый космонавт страны Советов военный летчик Юрий Алексеевич Гагарин на корабле «Восток-1» совершил полет по околоземной орбите – весь мир рукоплещет нашей стране.
Сейчас в космосе постоянно работает космическая станция МКС, но я что-то не бижу у ребят к этому интереса. Они все уткнулись в свои гаджеты и заняты виртуальными играми и смотреть в телескопы не думают. А ведь в космосе много неразгаданных тайн.
Началу астрономии положил мудрый итальянец Галилей, впервые посмотревший в небо при помощи своего телескопа. Теперь телескопы видят более миллиарда звезд. Космические расстояния свет не покрывает за миллионы световых лет, хотя имеет скорость 300 тысяч километров в секунду. А если посчитать секунды за год, умножить их на миллионы световых лет - расстояния получаются архи огромные.
Выдающийся ученый астрофизик Виктор Амазаспович Амбарцумян говорит: «Галактика - это большой город, в котором находится наш дом - Солнечная система.» Помимо нашей Галактики, существует большое число других звездных систем – внешних галактик. Совокупность небесных тел Пифагор назвал космосом. Амбарцумян сделал вывод, что формирование звезд Галактики продолжается и поныне, то есть звезды возникали вчера, возникают сегодня и будут возникать завтра.
Мечта астрономов всего мира производить наблюдения не с поверхности земли, а непосредственно в космосе. Поэтому запускаются автоматические станции на Луну, Венеру, Марс. Китай планирует создание научной лаборатории на поверхности Луны. Может быть наш научный мир ждет новых Королевых, которые изобретут новые космические корабли и станции – дело за молодыми.
Святая каста - офицеры
Спокон веков их ратный труд
Жить рады Родины и веры
Лишь трусы это не поймут
Как в развороченном редуте
От смертельного ядра
Сквозь гарь и кровь, и страха путы
Сверкали златом кивера
За ними матери и дети
И вся страна за их спиной
И за солдат своих в ответе
С кем шли они в смертельный бой
В них нет ни страха, ни сомненья
Лишь вера в Родину и честь
Лишь матерей благословенье
И злость к врагу- святая месть
Война тяжелая работа
И каждый должен это знать
Всегда найдётся где- то, кто-то
Кто вновь захочет меч поднять
Но из истории мы знаем
Кто к нам на Русь с мечом придёт
Тот от того меча погибнет
Пусть помнит, что здесь найдёт.
Пройти по жизни офицером
Иметь не звание, а долг
И быть для всех всегда примером
Суметь, что уж никто не смог
Суметь солдат поднять в атаку
Когда надежды нет уже
И жизнь свою поставить на кон
И быть в итоге в кураже
Не важно кто он,- из народа
Или дворянских он кровей
Ведь офицер это порода
И воспитанье вместе с ней
Я не скажу про тех ублюдков
Кои попрали свою честь
И на войне такие были
Да и сейчас такие есть
Тех переродков мир забудет
И память их как грязь сотрёт
Но люди вечно помнить будут
Тех, кто с гранатою на дзот
Кто с пистолетом шёл на танки
С небес горящим в эшелон…
Ведь нет у горизонта планки
Он офицер, защитник он.
И в златоглавой на параде
Закрывших мир собой от зла
Их великою награду
Страна в объятья приняла
И ныне ветеранов внуки
Их память свято берегут
И сжав на автоматах руки
Присягу Родине дают
И я ей богу точно знаю
Непобедима наша рать
Ведь есть профессия такая
Родную землю защищать.
Спокон веков их ратный труд
Жить рады Родины и веры
Лишь трусы это не поймут
Как в развороченном редуте
От смертельного ядра
Сквозь гарь и кровь, и страха путы
Сверкали златом кивера
За ними матери и дети
И вся страна за их спиной
И за солдат своих в ответе
С кем шли они в смертельный бой
В них нет ни страха, ни сомненья
Лишь вера в Родину и честь
Лишь матерей благословенье
И злость к врагу- святая месть
Война тяжелая работа
И каждый должен это знать
Всегда найдётся где- то, кто-то
Кто вновь захочет меч поднять
Но из истории мы знаем
Кто к нам на Русь с мечом придёт
Тот от того меча погибнет
Пусть помнит, что здесь найдёт.
Пройти по жизни офицером
Иметь не звание, а долг
И быть для всех всегда примером
Суметь, что уж никто не смог
Суметь солдат поднять в атаку
Когда надежды нет уже
И жизнь свою поставить на кон
И быть в итоге в кураже
Не важно кто он,- из народа
Или дворянских он кровей
Ведь офицер это порода
И воспитанье вместе с ней
Я не скажу про тех ублюдков
Кои попрали свою честь
И на войне такие были
Да и сейчас такие есть
Тех переродков мир забудет
И память их как грязь сотрёт
Но люди вечно помнить будут
Тех, кто с гранатою на дзот
Кто с пистолетом шёл на танки
С небес горящим в эшелон…
Ведь нет у горизонта планки
Он офицер, защитник он.
И в златоглавой на параде
Закрывших мир собой от зла
Их великою награду
Страна в объятья приняла
И ныне ветеранов внуки
Их память свято берегут
И сжав на автоматах руки
Присягу Родине дают
И я ей богу точно знаю
Непобедима наша рать
Ведь есть профессия такая
Родную землю защищать.
Как-то мне дали почитать журнал «Загадки истории» №9 за 2020 год. В этом журнале я прочитал статью Марии Конюковой «Женя должна жить». Автор этой статьи справедливо называет Евгению Соломоновну Гинзбург великой женщиной ХХ века, которая отсидев двадцать лет в сталинских лагерях не потеряла веру в людей и написала свои воспоминания в книге «Крутой маршрут». Оказывается, это мама Василия Аксенова, того самого шестидесятника. Их была целая плеяда талантливых поэтов: Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский и прозаик Василий Аксенов. Примерно в тоже время мне пришлось подумать о работе. В 1957 году я уже работал на авиационном заводе токарем третьего разряда и зарабатывал просто смешные деньги, в двое меньше нашей уборщицы тети Клавы. На завод я пошел не от хорошей жизни. Моя беда была в том, что отец мой, офицер советской армии, погиб при прорыве блокады Ленинграда. Ни профорг, ни парторг цеха, где я работал не обращали внимания на какого-то мальчишку, стоявшему около огромного станка на не стандартной деревянной решетке чтобы было повыше и удобнее зажимать детали. Зарплата каждого станочника зависела от стоимости детали, но в чертежах стоимость ее не указывалась. Там стояло время изготовления в часах. Я делал детали, где время было очень малое 0,003 часа. Надо было иметь проворство обезьяны и все равно не уложишься. Однажды начальник цеха Хорват стал читать мне мораль, что я не выполняю план и тяну показатели цеха вниз. Я ему предложил попробовать сделать эту деталь за 11 секунд, как было указано в чертеже. И конечно он не смог. Пришли нормировщицы, они проверяли, замеряли, считали и наконец сказали, что в чертеже копировщица поставила ошибочно лишний ноль. Выгодную работу, на которой можно было заработать, мастер - прохиндей давал только тем рабочим, кто угощал его «белой головкой». Была такая водка «Московская особая» с белой головкой за 21 рубль 20 копеек. Про нее даже песенку сложили:
Пойдем в магазин
Три по семь сообразим….
В нашей семье мои тетушки были активными комсомолками. А одна из них Александра преподавала историю партии в партшколе, поэтому и меня воспитали соответственно: быть честным, выполнять требования руководства, не прогуливать, не опаздывать, ходить на комсомольские мероприятия. В цеху в главном проходе висели красные полотнища с лозунгами: «Догоним и перегоним Америку», «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи», поэтому я не мог ни как понять: почему я должен угощать этого подонка водкой. Когда я говорил об этом своим наставникам, пожилым партийным рабочим, они превращали все в шутку, но меня стали сторониться. Может быть им становилось стыдно, думал я. В партком я с такими вопросами не обращался. И вскоре за свои слова очутился на строительстве жилых домов, НО! По комсомольской путевке. В конце пятидесятых годов Никита Хрущев требовал строить жилье для народа. И это было актуально, так как люди жили в ужасных условиях. Но вот его обещание, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме, мы так и не дождались. Старые революционные лозунги: «Вся земля крестьянам», «Заводы и фабрики – рабочим», были давно забыты. Крестьянам указывали что, где, и когда сажать, рабочим - как надо работать. И те, и другие трудились за скромные зарплаты. При Леониде Брежневе, особенно в начале его правления, на больших стройках как Байкало – Амурская магистраль, крупных ГЭС, освоении земель, освоении месторождений полезных ископаемых уже платили приличные деньги. Люди стали хорошо одеваться, ездили в страны Варшавского договора: Польшу, Чехословакию, Болгарию. А у себя на родине сталкивались с дефицитом. Нужные товары: ковры, мебель, легковые машины, магнитофоны, обувь, одежда были, но купить, вернее достать их было трудно. Хорошо этот период протаскивал на эстраде с юмором Аркадий Райкин: «Ты товаровед, я товаровед. Ты сидишь на дифцит, я сижу на дифцит - мы уважаемые люди.»
Талантливые шестидесятники писали стихи с критикой, а Василий Аксенов книги с злободневными вопросами. Надо было дать свободу слова, прислушиваться к критике талантливых людей и исправлять ошибки. Тогда это можно было сделать, но вместо этого их вызывали, запрещали, да так, что Василий Аксенов был вынужден уехать в США. Но запретный плод всегда слаще. И вот настало время перестройки. М. Горбачев говорил по телевидению часами, но понять суть разговора было трудно. И народ с тоски запил. Его «поняла» определенная группа людей во главе с Б. Ельциным и установила компрадорский режим, создав класс почему- то богатых людей. Теперь мы пытаемся медленно выходить из этого социального перекоса. Теперешний корон вирус обнажил все нутро нашего общества, и что-то не заметно больших пожертвований со стороны капитала.
Пойдем в магазин
Три по семь сообразим….
В нашей семье мои тетушки были активными комсомолками. А одна из них Александра преподавала историю партии в партшколе, поэтому и меня воспитали соответственно: быть честным, выполнять требования руководства, не прогуливать, не опаздывать, ходить на комсомольские мероприятия. В цеху в главном проходе висели красные полотнища с лозунгами: «Догоним и перегоним Америку», «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи», поэтому я не мог ни как понять: почему я должен угощать этого подонка водкой. Когда я говорил об этом своим наставникам, пожилым партийным рабочим, они превращали все в шутку, но меня стали сторониться. Может быть им становилось стыдно, думал я. В партком я с такими вопросами не обращался. И вскоре за свои слова очутился на строительстве жилых домов, НО! По комсомольской путевке. В конце пятидесятых годов Никита Хрущев требовал строить жилье для народа. И это было актуально, так как люди жили в ужасных условиях. Но вот его обещание, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме, мы так и не дождались. Старые революционные лозунги: «Вся земля крестьянам», «Заводы и фабрики – рабочим», были давно забыты. Крестьянам указывали что, где, и когда сажать, рабочим - как надо работать. И те, и другие трудились за скромные зарплаты. При Леониде Брежневе, особенно в начале его правления, на больших стройках как Байкало – Амурская магистраль, крупных ГЭС, освоении земель, освоении месторождений полезных ископаемых уже платили приличные деньги. Люди стали хорошо одеваться, ездили в страны Варшавского договора: Польшу, Чехословакию, Болгарию. А у себя на родине сталкивались с дефицитом. Нужные товары: ковры, мебель, легковые машины, магнитофоны, обувь, одежда были, но купить, вернее достать их было трудно. Хорошо этот период протаскивал на эстраде с юмором Аркадий Райкин: «Ты товаровед, я товаровед. Ты сидишь на дифцит, я сижу на дифцит - мы уважаемые люди.»
Талантливые шестидесятники писали стихи с критикой, а Василий Аксенов книги с злободневными вопросами. Надо было дать свободу слова, прислушиваться к критике талантливых людей и исправлять ошибки. Тогда это можно было сделать, но вместо этого их вызывали, запрещали, да так, что Василий Аксенов был вынужден уехать в США. Но запретный плод всегда слаще. И вот настало время перестройки. М. Горбачев говорил по телевидению часами, но понять суть разговора было трудно. И народ с тоски запил. Его «поняла» определенная группа людей во главе с Б. Ельциным и установила компрадорский режим, создав класс почему- то богатых людей. Теперь мы пытаемся медленно выходить из этого социального перекоса. Теперешний корон вирус обнажил все нутро нашего общества, и что-то не заметно больших пожертвований со стороны капитала.
На какие только поступки способна юность, уму непостижимо. Когда мы были молоды, гуляли мы по городу, заходили в парки, сидели на скамейках и даже пели песни: «Пора- пора, порадуемся на своем веку, красавице и кубку, счастливому клинку. В одно из таких гуляний мы оказались около медицинского комплекса ТашМИ. Туда нас пригласили знакомые ребята, которые учились на врачей. Мы зашли в кафе-аквариум, в котором вместо стен были огромные стеклянные витражи. Заказав сухого вина, мы стали ждать, когда соберется вся компания медиков и медичек. Дело было весной в субботний день, когда недельные заботы так всем надоели, что хочется расслабиться. К тому же весна посылала свои сигналы в наши заржавевшие за зиму приемники и будоражила наши нервы. Яркая зелень акаций, кленов, запах сирени волновал всю компанию. И поэтому вечер получился веселым и шумным. Как всегда, кто-то решил отличиться, ну что за рыцарь без отваги, и затеялся спор. Спорили, кто сможет пройти через все Боткинское кладбище, которое было не далеко от ТашМИ, ночью, оставив записку в спичечном коробке в одном из склепов. На следующий день опять объявляется сбор. Жюри проверит результат. На приз девицы обещали победителей расцеловать и не только, а парни ставили пять бутылок шампанского. Спорили команда на команду. Кому идти тянули жребий. А выпало идти мне и моему товарищу. Выпив на посошок разведенного медицинского спирта, мы вышли на дело. На улице было уже темно, накрапывал дождь, а нам предстояло идти черте куда. Когда мы были уже на кладбище, стал греметь гром, сверкать молния и припустился весенний ливень. Мы с товарищем стали метаться как мыши в поисках убежища. Но темень была кромешная. Только во время вспышек молний мы разглядели какой-то большой склеп и метнулись к нему. Тяжелая полукруглая дверь поддалась, и мы вошли в неизвестность. На ощупь шли по стеночке, пока не уперлись на какую-то плиту и сели на нее. От холода зуб на зуб не попадал, но выпивка и усталость взяли свое, и мы уснули. Проснулись мы от какого-то скрежета. Дверь склепа отворилась, и кто-то в него вошел. Чиркнула спичка, потом зажглась свеча. И мы различили в углу этой усыпальницы человека с бородой, в длинном пальто. Наконец он увидел нас и отпрянул к стене. И так мы молча смотрели друг на друга. Наконец он произнес: «Вы че?» Мы ответили: «Не че!» Как выяснилось, он здесь бывает часто, профессия у него очень редкая Он просил милостыню и бродяжничал. Нас он не понял: какой спор, зачем нам, что делать нечего? Сколько мы спали, неизвестно, но когда мы, простившись с нашим ночным привидением, вышли наружу, то увидели, вернее, почувствовали, что дождь кончился. И мы побрели в ту сторону, откуда пришли. Сторож в кафе сказал, что уже три часа ночи, а трамваи пойдут только в пять. И мы пошли гулять по городу до самого дома. Спор мы выиграли, шампанское пили, девчонки нас лечили и целовали. И мы были счастливы. Когда эту историю я рассказал своему знакомому через несколько лет, он мне рассказал свою, тоже связанную с кладбищем. Его друг Гасан был такой хороший часовой мастер, что даже в пьяном виде мог чинить часы. Однажды, он к вечеру так начинился, что ему вдруг взгрустнулось, и он пошел на кладбище, на могилку своего друга. Пошел он туда с бутылкой и закуской, прихватив два стакана - другу и себе. Кладбище было старое, заросшее высокой травой. Гасан сидел возле могилки друга и разговаривал с ним, как с живым. Иногда они по согласию выпивали и закусывали. Вдруг он увидел вдалеке, в колышущейся траве что-то напоминающее черта с рогами. Чудище шло прямо в его сторону. Хмель у Гасана моментально пропал, и он в холодном поту припал к надгробной плите. Чудище прошло рядом, его не заметив, и скрылось в траве. Бросив все, что принес, и позабыв попрощаться с другом, Гасан очень быстро добрался до дома. Дома заметили, какое-то странное его состояние, и стали его расспрашивать, что произошло. Он долго отнекивался, а потом сказал, что видел на кладбище черта с рогами, огромного, как бык. Домочадцы стали говорить ему, что он уже допился до чертиков, вот ему и мерещится черте что. «Пить надо меньше, - кричал дед, -а черта размером с быка ты принял с пьяна». Это цыгане делают чучело, и таким образом ловят перепелок.
По снегу пушистому
Прямо от порога
Пролилась алмазами
Лунная дорога.
Нежные снежинки
В воздухе кружатся
Звездами хрустальными
Под ноги ложатся,
Из избы соседней
Слышится гармошка.
Мужики решили
Погулять немножко.
Слышен смех девичий
Прямо у околицы.
Это всё моя деревня-
Дорогая вольница
Где ж вы мои сверстники-
Пацаны из детства?
Вспоминаю с грустью
В наболевшем сердце.
Босоногим хлопцем
Шумною ватагою
Убегал я с вами в лес
По грибы , по ягоды.
А потом чумазые
Мы в ручье плескались,
Беззаботно весело
Солнцу улыбались.
Прямо от порога
Пролилась алмазами
Лунная дорога.
Нежные снежинки
В воздухе кружатся
Звездами хрустальными
Под ноги ложатся,
Из избы соседней
Слышится гармошка.
Мужики решили
Погулять немножко.
Слышен смех девичий
Прямо у околицы.
Это всё моя деревня-
Дорогая вольница
Где ж вы мои сверстники-
Пацаны из детства?
Вспоминаю с грустью
В наболевшем сердце.
Босоногим хлопцем
Шумною ватагою
Убегал я с вами в лес
По грибы , по ягоды.
А потом чумазые
Мы в ручье плескались,
Беззаботно весело
Солнцу улыбались.
Я живу Вашей тяжкой жизнью,
Дорогие мои ветераны.
Может быть, я сознаньем не вызрел,
Чтоб прочувствовать все Ваши раны.
И всю боль от потерь и лишений,
Что мечтам не дано было сбыться.
И вся жизнь Ваша - это мгновенье,
А покой Вам лишь только снится.
Я сейчас представляю покосы,
Днепрогес. И Магнитку, и голод.
И сейчас возникают вопросы.
Ну откуда войне был повод?!
А страна догола раздетая,
С пацанами с десятого класса,
Все фронты застелила их мясом,
Чтобы выжила русская раса.
Чтобы дети ходили в школы,
Чтобы бабы детей рожали,
Чтобы нас, приходя с работы,
Наши жены и дети ждали.
Сорок первый пришел, однако,
И в мире развал и хаос,
И нам предстояла драка,
Бессильны здесь Пушкин и Фауст.
И первый раз, лишь под Москвою,
Остановили фашистскую лаву,
Когда панфиловцы грудью своей
Спасали от смерти свою Державую
Когда от жизни солдаты ждали
Лишь чай горячий и миску каши.
Вот так вот деды наши страдали,
Вот так вот добились свободы нашей.
И в курском котле, как в клоаке ада,
Металл и люди в единую слились.
И слезы женщин Руси священной,
Как дождь на землю святую лились.
А Сталинград стал стеной гранита
Для той орды, что хотела власти.
И кровью наша свобода омыта,
Да будет жизнь, да будет счастье!
Счастье тем, кто попрал измену.
Память тем – кто живьем под танки.
Счастье тем, кто рожает смену,
Тем, кто ищет бойцов останки!
Это нужно не им- не мертвым!»
И так будет всегда во веки.
И нельзя забывать о прошлом,
Мы ведь люди, мы – человеки
И в Рейхстаге на тех ступеньках
Тех, что русскою кровью политы,
Дорогие мои ветераны,
Вы не будете позабыты.
Дорогие мои ветераны.
Может быть, я сознаньем не вызрел,
Чтоб прочувствовать все Ваши раны.
И всю боль от потерь и лишений,
Что мечтам не дано было сбыться.
И вся жизнь Ваша - это мгновенье,
А покой Вам лишь только снится.
Я сейчас представляю покосы,
Днепрогес. И Магнитку, и голод.
И сейчас возникают вопросы.
Ну откуда войне был повод?!
А страна догола раздетая,
С пацанами с десятого класса,
Все фронты застелила их мясом,
Чтобы выжила русская раса.
Чтобы дети ходили в школы,
Чтобы бабы детей рожали,
Чтобы нас, приходя с работы,
Наши жены и дети ждали.
Сорок первый пришел, однако,
И в мире развал и хаос,
И нам предстояла драка,
Бессильны здесь Пушкин и Фауст.
И первый раз, лишь под Москвою,
Остановили фашистскую лаву,
Когда панфиловцы грудью своей
Спасали от смерти свою Державую
Когда от жизни солдаты ждали
Лишь чай горячий и миску каши.
Вот так вот деды наши страдали,
Вот так вот добились свободы нашей.
И в курском котле, как в клоаке ада,
Металл и люди в единую слились.
И слезы женщин Руси священной,
Как дождь на землю святую лились.
А Сталинград стал стеной гранита
Для той орды, что хотела власти.
И кровью наша свобода омыта,
Да будет жизнь, да будет счастье!
Счастье тем, кто попрал измену.
Память тем – кто живьем под танки.
Счастье тем, кто рожает смену,
Тем, кто ищет бойцов останки!
Это нужно не им- не мертвым!»
И так будет всегда во веки.
И нельзя забывать о прошлом,
Мы ведь люди, мы – человеки
И в Рейхстаге на тех ступеньках
Тех, что русскою кровью политы,
Дорогие мои ветераны,
Вы не будете позабыты.
Наш водитель служебной машины марки ГАЗ -69 Тош окя был такой же старый, как и его машина. Она у него часто ломалась в самый не подходящий момент. Однажды, когда все надежные машины были в «разгоне», управляющий попросил отвезти его в соседнюю организацию. Тош окя завел свой агрегат с пол оборота, и они поехали. Но через километр машина чихнула и заглохла. Водитель поднял капот стал что-то там крутить, а управляющий с нетерпением его спрашивал, что там случилось. Смущенный водитель развел грязные руки в стороны и вымолвил: «Шайтан залез в эту машину тыр-тыр есть, пыр-пыр нет!» До организации было совсем уже близко, и начальник пошел пешком. Тош окя через год должен был идти на пенсию. Может быть поэтому машину не меняли и ждали этого момента. Седьмого марта женщины удачно съездили с ним на базар и готовились к вечернему застолью. Как всегда, поздравлений было много. Чтением длинных стихов правда нас никто не мучал, и было очень весело. Вот тамада дал слово нашему старому водителю. Тош окя начал свою речь: «Я своем жена живу дружно 40 лет.» Иван Федорович его поправил: «Не своем, а своей». «А с твоей, – сказал аксакал, – я живу дружно уже пять лет!» «Как живу?» – спросил возмущенно Иван Федорович. «Я ее днем свожу на базар. Она мне поставит восемь часов - ответил Тош окя, - Если женщина не слушать, останутся только плохой человек, поэтому всех такой красивий женщин поздравляю с праздник номыр 8, и желаю здоровья.
Молодожены Геннадий и Светлана жили после свадьбы у родителей мужа, как тогда говорили, в жактовских домах. Эти дома располагались по периметру двора и образовывали замкнутое пространство, которое сообщалось с внешним миром через старые деревянные ворота с калиткой. На калитке была прикреплена старая пружина, которая придерживала ее все время в закрытом состоянии. А когда калитку открывали, она издавала удивительные звуки, поэтому все жильцы могли посмотреть кто пришел. Возле каждого крыльца коммунальных квартир были устроены палисадники из вьющихся растений, а у некоторых из неизвестных сортов кислющего винограда. Вдоль дорожек из красного кирпича росли цветы, желтые лилии и астры. Летом, в жаркие душные ночи, некоторые жильцы выходили спать во двор на раскладушках и самодельных топчанах, поэтому весь двор знал, как храпит сапожник Ашот и сантехник Иван. И вот, что удивительно, ни Ашота, ни Ивана комары и мухи не беспокоили. Может они не переносили ночных импровизаций этих солистов, а может не выносили того спиртного духа этих ночных артистов, которые чуть –ли не каждый вечер на выигрышные деньги в домино и других доходов организовывали небольшие посиделки с Портвейном №26. Беременную Светлану раздражали все ночные звуки: котов, скрип раскладушек, и конечно арии Ивана и Ашота. Ей не спалось. И может быть от этого в ее голове появлялись странные желания: съесть соленый бурый помидор или спелый янтарный инжир. Она подходила осторожно к раскладушке Геннадия, легонько его шевелила, и когда он просыпался, говорила про свои желания. Муж понимал состояние супруги, тихонько, без возмущений одевался, шел на ближайший базарчик, и это в 3- 4 часа ночи. На восточных базарах продавцы своего товара никуда его не прятали, а спали прямо здесь же, на прилавках. Геннадий осторожно будил сторожа, объяснял ему суть дела. Тот переставал возмущаться, поняв положение просителя, минуту подумал у кого есть соленые помидоры, а у кого инжир, говорил просителю подождать. И через некоторое время приносил то, что просил несчастный человек. Когда Геннадий показывал то, что она так желала, она будто бы уже и не хотела этого. И вдруг, просила его завести его грузовую машину огромный МАЗ. Машина стояла за воротами. Но все равно в такую рань заводить ее значило всех разбудить. Поэтому он отказывался. Но куда там, они шли вдвоем к машине. Он заводил ее. Супруга подходила к выхлопной трубе этого монстра и нюхала выхлоп его газов. Такого вынести супруг уже не мог. И только – только собирался заглушить машину, как Светлана просила его проехать совсем чуть-чуть, всего два квартала до сквера, где росли цветы под названием львиный зев. Огромный МАЗ, нарушая все дорожные знаки подъезжал к скверу. Муж осторожно снимал жену с высоких его ступенек. И она удивительно быстро шла к цветочной клумбе, потом забиралась в самую ее середину и склонилась перед этими зевами. Подошедший милиционер говорил Геннадию, что он нарушил правила, что здесь движение грузового транспорта запрещено, хотел его оштрафовать. Но когда товарищ «жопер», как назвал его милиционер, указал ему на свою супругу, тот не на шутку заинтересовался происходящим, спрашивал: «Что это?! Почему женщина там ходит?» Геннадий рассказал ему всю историю этой ночи. Милиционер забыл о штрафе и стал рассказывать про свою Зульфию, и о том, как она была в таком же положении и просила его зимой принести клубнику. И потом, как у него родился пасан. – У тебя тоже будет пасан! Ну хоп (ладно) я тебе не видел, ты мене не видел, хаир, яхши булинь! (до свидания, всего хорошего)
Роза Аркадьевна, крашеная блондинка неопределенных лет в сотню с гаком, кило веса, в десять вечера жарит на примусе котлеты.
— Розочка, — спрашивает моя бабушка, — а что вы так поздно жарите?
— Екатерина Абрамовна, а вдруг завтра война, и я — голодная?
А как говорят на этой кухне! А что за язык у этих хозяек, чтоб они были здоровы!
С балкона второго этажа дома напротив тетя Аделя кричит моей бабушке:
— Катя, шо ты там ложишь до синеньких, шо мой Ленчик уже третий день не ест дома?
— Ой, Аделя, я тебя умоляю, ты же знаешь эту Цилю Островскую, что с угол Торговой и Канатной, ну — ту, от которой хромой Лейзер сразу после войны ушел к Мане Волобуевой, которая стоит у кино и торгует газировкой.
— Ну?
— Ну, так вот она сказала, штоб синенькие имели густой вкус, так их надо чуть полить уксусом.
— Хто?
— Тю, так Маня же и сказала.
— Шоб она подавилась, твоя Маня!
— Аделя, а что имеешь к Мане?
— Я?
— Нет, я.
— У меня таки уксус закончился, а Ленчик скоро придет, и шо я ему скажу? Шо у тети Кати синенькие вкуснее, чем у родной матери, по причине уксуса?
— Аделя, я тебе уксус налью, но ты помнишь, что ты еще не отдала мне два кило сахара, а Яше не вернула десять рублей за ту пару кур, что он взял для тебя в субботу на базаре.
— Катерина Абрамовна, вы еще вспомните, шо мой Наумчик, царствие ему небесное, кушал у вас компот в 39-м и чуть не подавился, или так не было?
— Аделя Израилевна, позволю себе заметить, что вы подлый человек и настоящая хайка, чтоб у вас рот замолчал.
— Люди, посмотрите на это нахальство!
— Мине имеют вспомнить за пару паршивых курей, которые сдохли до того, как их взял в руки этот резник — Сюля.
— Это мине вспоминают за сахар, когда у прошлом годе ее муж две недели просидел у моего телевизора за так, и я ему не мешала поесть, когда эта подлюка, его жена, уехала в Хмельник на свой родон?
Первый этаж не остается в долгу, и минометный обстрел пытается подавить огонь противника.
— Что? Чтоб мой Яшенька и хавал то, что твои поганые руки готовили? Да он лучше подавится, но не будет есть с твоих рук. И вообще, я ему заготовила так, что можно было год, не то что две недели прокормить всю мишпуху.
Война бы продолжалась еще долго, но на горизонте появляется тетя Фаня, которую не любил весь переулок за то, что после войны ей досталась самая лучшая комната в коммуналке всего с тремя соседями.
Ко всему еще тетя Фаня была туга на ухо, чрезвычайно скупа, сварлива не в меру. И ее муж, старый Зисер, вернулся с войны инвалидом, что позволило ему добиться единственной на весь переулок инвалидной мотоколяски, которой не завидовал только слепой. Да и ко всему ее квартира через коридор примыкала к нашей.
— Катя, — совершенно миролюбиво обращается тетя Аделя к моей бабушке.
— Что, Аделя?
— Катя, ты шо не видишь, кто это там идет?
— Или! — восклицает моя бабушка.
За войну все забыли, потому как приближается общий враг.
— Фаня Моисеевна! — обращается бабушка к идущей соседке. Та делает вид, что ее не слышит, потому что знает, что ничего хорошего от беседы не выйдет.
— Фаня! — уже на повышенных тонах звенит голос бабы Кати.
— Ну! — это тетя Фаня пытается противостоять возможной атаке.
— Что — ну? Вы не на Привозе, где биндюжники с подводами. И я имею спросить, когда вы будете выносить ваше смиття, а не сувать весь ваш дрек в мое ведро?
— Катерина Абрамовна, мне на вас стыдно смотреть за ваше хамство. Чтоб мой геройский муж так был здоров, как мне надо кидать свое смиття до вашего мусора.
— Вы что, хотите сказать, что я это выдумала? Аделя, ты слышала за эту подлую ложь? Это такое хамство, такая нахальства, что я вас умоляю.
Тетя Аделя поддерживает родственницу, с которой пять минут тому назад готова была воевать не на жизнь, а на смерть:
— Катя, шо ты с нее хочешь? Она же ущербная, ее Зисер за ней устал жить, шо удивительно.
Тетя Фаня все же прорывается сквозь строй шпицрутенов и скрывается в коридоре, ведущем в ее хоромы, а родственницы продолжают смачно обсуждать торжество справедливости.
— Ой, Аделечка, — вдруг спохватывается баба Катя, — мой Янкель скоро с работы, а у мене еще примус не запален. Сейчас Алик тебе уксусу занесет.
Войны как не бывало, потому что был найден общий враг и ему был нанесен полный разгром.
Это все Одесса пятидесятых-шестидесятых годов…
А одесский Привоз, так это вообще тема для целой повести, которая ждет своего Бабеля или Жванецкого.
— Розочка, — спрашивает моя бабушка, — а что вы так поздно жарите?
— Екатерина Абрамовна, а вдруг завтра война, и я — голодная?
А как говорят на этой кухне! А что за язык у этих хозяек, чтоб они были здоровы!
С балкона второго этажа дома напротив тетя Аделя кричит моей бабушке:
— Катя, шо ты там ложишь до синеньких, шо мой Ленчик уже третий день не ест дома?
— Ой, Аделя, я тебя умоляю, ты же знаешь эту Цилю Островскую, что с угол Торговой и Канатной, ну — ту, от которой хромой Лейзер сразу после войны ушел к Мане Волобуевой, которая стоит у кино и торгует газировкой.
— Ну?
— Ну, так вот она сказала, штоб синенькие имели густой вкус, так их надо чуть полить уксусом.
— Хто?
— Тю, так Маня же и сказала.
— Шоб она подавилась, твоя Маня!
— Аделя, а что имеешь к Мане?
— Я?
— Нет, я.
— У меня таки уксус закончился, а Ленчик скоро придет, и шо я ему скажу? Шо у тети Кати синенькие вкуснее, чем у родной матери, по причине уксуса?
— Аделя, я тебе уксус налью, но ты помнишь, что ты еще не отдала мне два кило сахара, а Яше не вернула десять рублей за ту пару кур, что он взял для тебя в субботу на базаре.
— Катерина Абрамовна, вы еще вспомните, шо мой Наумчик, царствие ему небесное, кушал у вас компот в 39-м и чуть не подавился, или так не было?
— Аделя Израилевна, позволю себе заметить, что вы подлый человек и настоящая хайка, чтоб у вас рот замолчал.
— Люди, посмотрите на это нахальство!
— Мине имеют вспомнить за пару паршивых курей, которые сдохли до того, как их взял в руки этот резник — Сюля.
— Это мине вспоминают за сахар, когда у прошлом годе ее муж две недели просидел у моего телевизора за так, и я ему не мешала поесть, когда эта подлюка, его жена, уехала в Хмельник на свой родон?
Первый этаж не остается в долгу, и минометный обстрел пытается подавить огонь противника.
— Что? Чтоб мой Яшенька и хавал то, что твои поганые руки готовили? Да он лучше подавится, но не будет есть с твоих рук. И вообще, я ему заготовила так, что можно было год, не то что две недели прокормить всю мишпуху.
Война бы продолжалась еще долго, но на горизонте появляется тетя Фаня, которую не любил весь переулок за то, что после войны ей досталась самая лучшая комната в коммуналке всего с тремя соседями.
Ко всему еще тетя Фаня была туга на ухо, чрезвычайно скупа, сварлива не в меру. И ее муж, старый Зисер, вернулся с войны инвалидом, что позволило ему добиться единственной на весь переулок инвалидной мотоколяски, которой не завидовал только слепой. Да и ко всему ее квартира через коридор примыкала к нашей.
— Катя, — совершенно миролюбиво обращается тетя Аделя к моей бабушке.
— Что, Аделя?
— Катя, ты шо не видишь, кто это там идет?
— Или! — восклицает моя бабушка.
За войну все забыли, потому как приближается общий враг.
— Фаня Моисеевна! — обращается бабушка к идущей соседке. Та делает вид, что ее не слышит, потому что знает, что ничего хорошего от беседы не выйдет.
— Фаня! — уже на повышенных тонах звенит голос бабы Кати.
— Ну! — это тетя Фаня пытается противостоять возможной атаке.
— Что — ну? Вы не на Привозе, где биндюжники с подводами. И я имею спросить, когда вы будете выносить ваше смиття, а не сувать весь ваш дрек в мое ведро?
— Катерина Абрамовна, мне на вас стыдно смотреть за ваше хамство. Чтоб мой геройский муж так был здоров, как мне надо кидать свое смиття до вашего мусора.
— Вы что, хотите сказать, что я это выдумала? Аделя, ты слышала за эту подлую ложь? Это такое хамство, такая нахальства, что я вас умоляю.
Тетя Аделя поддерживает родственницу, с которой пять минут тому назад готова была воевать не на жизнь, а на смерть:
— Катя, шо ты с нее хочешь? Она же ущербная, ее Зисер за ней устал жить, шо удивительно.
Тетя Фаня все же прорывается сквозь строй шпицрутенов и скрывается в коридоре, ведущем в ее хоромы, а родственницы продолжают смачно обсуждать торжество справедливости.
— Ой, Аделечка, — вдруг спохватывается баба Катя, — мой Янкель скоро с работы, а у мене еще примус не запален. Сейчас Алик тебе уксусу занесет.
Войны как не бывало, потому что был найден общий враг и ему был нанесен полный разгром.
Это все Одесса пятидесятых-шестидесятых годов…
А одесский Привоз, так это вообще тема для целой повести, которая ждет своего Бабеля или Жванецкого.