Елагин Ю.
В самих себе души не чаем.
Кто любит нас – не замечем,
Не видя в том себе вреда.
А ценим их, когда теряем.
Жизнь по минутам измеряем
Хотя загублены года.
Свои грехи мы не бичуем,
Других за пустяки линчуем
Порою не вникая в суть.
Корыстных целей достигая,
Идем по жизни, все сметая,
Не видя свой кровавый путь.
И понимаем мы однажды,
Что не войти нам в реку дважды.
А что ушло, то не вернуть.
Вот тут мы жизнь и вспоминаем.
Весь мир в обиде проклинаем,
А надо в зеркало взглянуть.
Там корень зла и бед причина,
Там обнаженная личина.
О! Кара зреть свои глаза!
В них суть души и наказанье.
И нет страшнее истязанья,
Чем в отражении слеза.
В остаток жизни, что отпущен,
Очисть себя от тьмы гнетущей,
Не дай исчезнуть в грешной мгле.
Мы – дети мыслящей Вселенной.
Стань в ней частицей незабвенной,
Оставив свет свой на земле.
Кто любит нас – не замечем,
Не видя в том себе вреда.
А ценим их, когда теряем.
Жизнь по минутам измеряем
Хотя загублены года.
Свои грехи мы не бичуем,
Других за пустяки линчуем
Порою не вникая в суть.
Корыстных целей достигая,
Идем по жизни, все сметая,
Не видя свой кровавый путь.
И понимаем мы однажды,
Что не войти нам в реку дважды.
А что ушло, то не вернуть.
Вот тут мы жизнь и вспоминаем.
Весь мир в обиде проклинаем,
А надо в зеркало взглянуть.
Там корень зла и бед причина,
Там обнаженная личина.
О! Кара зреть свои глаза!
В них суть души и наказанье.
И нет страшнее истязанья,
Чем в отражении слеза.
В остаток жизни, что отпущен,
Очисть себя от тьмы гнетущей,
Не дай исчезнуть в грешной мгле.
Мы – дети мыслящей Вселенной.
Стань в ней частицей незабвенной,
Оставив свет свой на земле.
Когда-то раньше здесь стоял собор,
И казаки нарядные к заутрене спешили.
Сейчас - руины и заросший двор…
Услышал я селян двух разговор:
«Эх, брат! И жизнь пошла…
А вспомни, как мы жили…»
Они стояли, оперевшись на забор.
Слова их колыхнули мою душу,
Я к ним приблизился и начал разговор:
«Вы извините, что случайно Вас подслушал».
Старик, прокашлявшись, поправил свой картуз,
Достал из пачки «Беломора» папиросу
И, чтобы как-то сгладить свой конфуз,
Продолжить разговор решил с вопроса:
«Откуда будешь родом ты, сынок?» -
Спросил он и закашлял громко.
«Я – журналист, отец, но корни мои здесь,
А в край ваш у меня командировка».
Сосед его до этого молчал.
Он без руки был и с седою бородой,
Но разговор наш живо поддержал,
Поправив бороду единственной рукой.
«Так, говоришь, корнями ты казак?
О Родине своей писать собрался?»
«Из Ольгинской я, вроде как земляк,
А прошлым Дона с детства увлекался.
Сейчас о разном стали говорить.
А чтоб узнать, как было в самом деле,
С народом я решил поговорить…
Ведь казаки когда-то жить умели!»
«Умели жить, сынок, и жили дружно.
Оплотом южным для России были.
Земля и воля – все, что было нужно.
Верой и правдой мы царю служили.
Когда-то туркам жути нагоняли
И службу добросовестно несли.
В четырнадцатом немца потрепали,
На время оторвавшись от земли.
В политику старались не соваться,
Не допускали в душу сатаны,
Но за добро своё всегда умели драться,
Царю и Богу были мы верны.
Но вот в семнадцатом раздался залп «Авроры».
Взошла над Родиною «красная заря».
Террор кровавый прокатил по Дону,
Семью казнили батюшки-царя.
Все, что веками потом наживали
Сгребал к себе коммунистический колхоз.
Большевики нас кулаками называли
И семьи наши выгоняли на мороз.
Нас по этапам тысячами гнали
В далекую промерзшую тайгу,
На Колыме без счету убивали
И трупы наши оставляли на снегу.
Семнадцать мне исполнилось в двадцатом,
Сказал старик и как-то загрустил,
Ушел я в степь вдвоем со старшим братом
И коммунистам за родную землю мстил.
По хуторам шныряли продотряды,
Среди народа сеяли вражду
И все до крошки выгребали, гады,
На тихий Дон несли одну беду.
А голодранцы комиссарам были рады,
Хозяйничали в наших погребах.
За наши головы им вешали награды,
А мы их вешали вожжами на дубах.
Гражданскую войну нам навязали.
Детей учили предавать своих отцов,
И честь, и совесть в людях убивали,
Растили поколенье подлецов.
Были слышны артиллерийские раскаты,
Горела под копытами земля,
И брат родной стрелял в родного брата
По постановке «Красного Кремля».
Расстрелами и ссылками без срока
Наш вольный дух пытались истребить.
Нам «преподали» множество уроков,
Как при советской власти надо жить.
Разруха, нищета, повальный голод,
С фашистами великая война,
Где победили все – кто стар был и, кто молод,
Сейчас мы многих помним имена.
Канули в лету те шальные годы.
Казалось бы, живешь дед – и живи.
Но горький вкус у нынешней свободы,
Замешанный на нашей же крови.
Эх, батюшка, великий тихий Дон,
Ты помнишь коммунистов- бюрократов?
Ты слышал сабельный и колокольный звон,
Но вспомнишь ты еще и демократов –
Старик сказал, чуть сдерживая слезы…
Я видел, что душа его чиста.
И капал сок с надломленной березы
Как будто кровь распятого Христа.
Повеяло прохладою от Дона.
Вдали вставала алая заря.
Старик сказал: «Пойдемте-ка до дому».
И понял я, что встретил их не зря.
История, которой нас учили,
Так далеко от истины была.
Большевики казачество сгубили,
Но память на Дону всегда жива.
И Дон вернет себе былую славу,
Никто не в силах дух его сломить.
Но вот обидно все же за державу:
Как мы могли так долго в рабстве жить?
Тропинка шла вдоль полусгнившего забора.
С зарей весенней просыпалася природа.
Я оглянулся на развалины собора –
На боль падения великого народа.
И казаки нарядные к заутрене спешили.
Сейчас - руины и заросший двор…
Услышал я селян двух разговор:
«Эх, брат! И жизнь пошла…
А вспомни, как мы жили…»
Они стояли, оперевшись на забор.
Слова их колыхнули мою душу,
Я к ним приблизился и начал разговор:
«Вы извините, что случайно Вас подслушал».
Старик, прокашлявшись, поправил свой картуз,
Достал из пачки «Беломора» папиросу
И, чтобы как-то сгладить свой конфуз,
Продолжить разговор решил с вопроса:
«Откуда будешь родом ты, сынок?» -
Спросил он и закашлял громко.
«Я – журналист, отец, но корни мои здесь,
А в край ваш у меня командировка».
Сосед его до этого молчал.
Он без руки был и с седою бородой,
Но разговор наш живо поддержал,
Поправив бороду единственной рукой.
«Так, говоришь, корнями ты казак?
О Родине своей писать собрался?»
«Из Ольгинской я, вроде как земляк,
А прошлым Дона с детства увлекался.
Сейчас о разном стали говорить.
А чтоб узнать, как было в самом деле,
С народом я решил поговорить…
Ведь казаки когда-то жить умели!»
«Умели жить, сынок, и жили дружно.
Оплотом южным для России были.
Земля и воля – все, что было нужно.
Верой и правдой мы царю служили.
Когда-то туркам жути нагоняли
И службу добросовестно несли.
В четырнадцатом немца потрепали,
На время оторвавшись от земли.
В политику старались не соваться,
Не допускали в душу сатаны,
Но за добро своё всегда умели драться,
Царю и Богу были мы верны.
Но вот в семнадцатом раздался залп «Авроры».
Взошла над Родиною «красная заря».
Террор кровавый прокатил по Дону,
Семью казнили батюшки-царя.
Все, что веками потом наживали
Сгребал к себе коммунистический колхоз.
Большевики нас кулаками называли
И семьи наши выгоняли на мороз.
Нас по этапам тысячами гнали
В далекую промерзшую тайгу,
На Колыме без счету убивали
И трупы наши оставляли на снегу.
Семнадцать мне исполнилось в двадцатом,
Сказал старик и как-то загрустил,
Ушел я в степь вдвоем со старшим братом
И коммунистам за родную землю мстил.
По хуторам шныряли продотряды,
Среди народа сеяли вражду
И все до крошки выгребали, гады,
На тихий Дон несли одну беду.
А голодранцы комиссарам были рады,
Хозяйничали в наших погребах.
За наши головы им вешали награды,
А мы их вешали вожжами на дубах.
Гражданскую войну нам навязали.
Детей учили предавать своих отцов,
И честь, и совесть в людях убивали,
Растили поколенье подлецов.
Были слышны артиллерийские раскаты,
Горела под копытами земля,
И брат родной стрелял в родного брата
По постановке «Красного Кремля».
Расстрелами и ссылками без срока
Наш вольный дух пытались истребить.
Нам «преподали» множество уроков,
Как при советской власти надо жить.
Разруха, нищета, повальный голод,
С фашистами великая война,
Где победили все – кто стар был и, кто молод,
Сейчас мы многих помним имена.
Канули в лету те шальные годы.
Казалось бы, живешь дед – и живи.
Но горький вкус у нынешней свободы,
Замешанный на нашей же крови.
Эх, батюшка, великий тихий Дон,
Ты помнишь коммунистов- бюрократов?
Ты слышал сабельный и колокольный звон,
Но вспомнишь ты еще и демократов –
Старик сказал, чуть сдерживая слезы…
Я видел, что душа его чиста.
И капал сок с надломленной березы
Как будто кровь распятого Христа.
Повеяло прохладою от Дона.
Вдали вставала алая заря.
Старик сказал: «Пойдемте-ка до дому».
И понял я, что встретил их не зря.
История, которой нас учили,
Так далеко от истины была.
Большевики казачество сгубили,
Но память на Дону всегда жива.
И Дон вернет себе былую славу,
Никто не в силах дух его сломить.
Но вот обидно все же за державу:
Как мы могли так долго в рабстве жить?
Тропинка шла вдоль полусгнившего забора.
С зарей весенней просыпалася природа.
Я оглянулся на развалины собора –
На боль падения великого народа.
Святая каста - офицеры
Спокон веков их ратный труд
Жить рады Родины и веры
Лишь трусы это не поймут
Как в развороченном редуте
От смертельного ядра
Сквозь гарь и кровь, и страха путы
Сверкали златом кивера
За ними матери и дети
И вся страна за их спиной
И за солдат своих в ответе
С кем шли они в смертельный бой
В них нет ни страха, ни сомненья
Лишь вера в Родину и честь
Лишь матерей благословенье
И злость к врагу- святая месть
Война тяжелая работа
И каждый должен это знать
Всегда найдётся где- то, кто-то
Кто вновь захочет меч поднять
Но из истории мы знаем
Кто к нам на Русь с мечом придёт
Тот от того меча погибнет
Пусть помнит, что здесь найдёт.
Пройти по жизни офицером
Иметь не звание, а долг
И быть для всех всегда примером
Суметь, что уж никто не смог
Суметь солдат поднять в атаку
Когда надежды нет уже
И жизнь свою поставить на кон
И быть в итоге в кураже
Не важно кто он,- из народа
Или дворянских он кровей
Ведь офицер это порода
И воспитанье вместе с ней
Я не скажу про тех ублюдков
Кои попрали свою честь
И на войне такие были
Да и сейчас такие есть
Тех переродков мир забудет
И память их как грязь сотрёт
Но люди вечно помнить будут
Тех, кто с гранатою на дзот
Кто с пистолетом шёл на танки
С небес горящим в эшелон…
Ведь нет у горизонта планки
Он офицер, защитник он.
И в златоглавой на параде
Закрывших мир собой от зла
Их великою награду
Страна в объятья приняла
И ныне ветеранов внуки
Их память свято берегут
И сжав на автоматах руки
Присягу Родине дают
И я ей богу точно знаю
Непобедима наша рать
Ведь есть профессия такая
Родную землю защищать.
Спокон веков их ратный труд
Жить рады Родины и веры
Лишь трусы это не поймут
Как в развороченном редуте
От смертельного ядра
Сквозь гарь и кровь, и страха путы
Сверкали златом кивера
За ними матери и дети
И вся страна за их спиной
И за солдат своих в ответе
С кем шли они в смертельный бой
В них нет ни страха, ни сомненья
Лишь вера в Родину и честь
Лишь матерей благословенье
И злость к врагу- святая месть
Война тяжелая работа
И каждый должен это знать
Всегда найдётся где- то, кто-то
Кто вновь захочет меч поднять
Но из истории мы знаем
Кто к нам на Русь с мечом придёт
Тот от того меча погибнет
Пусть помнит, что здесь найдёт.
Пройти по жизни офицером
Иметь не звание, а долг
И быть для всех всегда примером
Суметь, что уж никто не смог
Суметь солдат поднять в атаку
Когда надежды нет уже
И жизнь свою поставить на кон
И быть в итоге в кураже
Не важно кто он,- из народа
Или дворянских он кровей
Ведь офицер это порода
И воспитанье вместе с ней
Я не скажу про тех ублюдков
Кои попрали свою честь
И на войне такие были
Да и сейчас такие есть
Тех переродков мир забудет
И память их как грязь сотрёт
Но люди вечно помнить будут
Тех, кто с гранатою на дзот
Кто с пистолетом шёл на танки
С небес горящим в эшелон…
Ведь нет у горизонта планки
Он офицер, защитник он.
И в златоглавой на параде
Закрывших мир собой от зла
Их великою награду
Страна в объятья приняла
И ныне ветеранов внуки
Их память свято берегут
И сжав на автоматах руки
Присягу Родине дают
И я ей богу точно знаю
Непобедима наша рать
Ведь есть профессия такая
Родную землю защищать.
По снегу пушистому
Прямо от порога
Пролилась алмазами
Лунная дорога.
Нежные снежинки
В воздухе кружатся
Звездами хрустальными
Под ноги ложатся,
Из избы соседней
Слышится гармошка.
Мужики решили
Погулять немножко.
Слышен смех девичий
Прямо у околицы.
Это всё моя деревня-
Дорогая вольница
Где ж вы мои сверстники-
Пацаны из детства?
Вспоминаю с грустью
В наболевшем сердце.
Босоногим хлопцем
Шумною ватагою
Убегал я с вами в лес
По грибы , по ягоды.
А потом чумазые
Мы в ручье плескались,
Беззаботно весело
Солнцу улыбались.
Прямо от порога
Пролилась алмазами
Лунная дорога.
Нежные снежинки
В воздухе кружатся
Звездами хрустальными
Под ноги ложатся,
Из избы соседней
Слышится гармошка.
Мужики решили
Погулять немножко.
Слышен смех девичий
Прямо у околицы.
Это всё моя деревня-
Дорогая вольница
Где ж вы мои сверстники-
Пацаны из детства?
Вспоминаю с грустью
В наболевшем сердце.
Босоногим хлопцем
Шумною ватагою
Убегал я с вами в лес
По грибы , по ягоды.
А потом чумазые
Мы в ручье плескались,
Беззаботно весело
Солнцу улыбались.
Я живу Вашей тяжкой жизнью,
Дорогие мои ветераны.
Может быть, я сознаньем не вызрел,
Чтоб прочувствовать все Ваши раны.
И всю боль от потерь и лишений,
Что мечтам не дано было сбыться.
И вся жизнь Ваша - это мгновенье,
А покой Вам лишь только снится.
Я сейчас представляю покосы,
Днепрогес. И Магнитку, и голод.
И сейчас возникают вопросы.
Ну откуда войне был повод?!
А страна догола раздетая,
С пацанами с десятого класса,
Все фронты застелила их мясом,
Чтобы выжила русская раса.
Чтобы дети ходили в школы,
Чтобы бабы детей рожали,
Чтобы нас, приходя с работы,
Наши жены и дети ждали.
Сорок первый пришел, однако,
И в мире развал и хаос,
И нам предстояла драка,
Бессильны здесь Пушкин и Фауст.
И первый раз, лишь под Москвою,
Остановили фашистскую лаву,
Когда панфиловцы грудью своей
Спасали от смерти свою Державую
Когда от жизни солдаты ждали
Лишь чай горячий и миску каши.
Вот так вот деды наши страдали,
Вот так вот добились свободы нашей.
И в курском котле, как в клоаке ада,
Металл и люди в единую слились.
И слезы женщин Руси священной,
Как дождь на землю святую лились.
А Сталинград стал стеной гранита
Для той орды, что хотела власти.
И кровью наша свобода омыта,
Да будет жизнь, да будет счастье!
Счастье тем, кто попрал измену.
Память тем – кто живьем под танки.
Счастье тем, кто рожает смену,
Тем, кто ищет бойцов останки!
Это нужно не им- не мертвым!»
И так будет всегда во веки.
И нельзя забывать о прошлом,
Мы ведь люди, мы – человеки
И в Рейхстаге на тех ступеньках
Тех, что русскою кровью политы,
Дорогие мои ветераны,
Вы не будете позабыты.
Дорогие мои ветераны.
Может быть, я сознаньем не вызрел,
Чтоб прочувствовать все Ваши раны.
И всю боль от потерь и лишений,
Что мечтам не дано было сбыться.
И вся жизнь Ваша - это мгновенье,
А покой Вам лишь только снится.
Я сейчас представляю покосы,
Днепрогес. И Магнитку, и голод.
И сейчас возникают вопросы.
Ну откуда войне был повод?!
А страна догола раздетая,
С пацанами с десятого класса,
Все фронты застелила их мясом,
Чтобы выжила русская раса.
Чтобы дети ходили в школы,
Чтобы бабы детей рожали,
Чтобы нас, приходя с работы,
Наши жены и дети ждали.
Сорок первый пришел, однако,
И в мире развал и хаос,
И нам предстояла драка,
Бессильны здесь Пушкин и Фауст.
И первый раз, лишь под Москвою,
Остановили фашистскую лаву,
Когда панфиловцы грудью своей
Спасали от смерти свою Державую
Когда от жизни солдаты ждали
Лишь чай горячий и миску каши.
Вот так вот деды наши страдали,
Вот так вот добились свободы нашей.
И в курском котле, как в клоаке ада,
Металл и люди в единую слились.
И слезы женщин Руси священной,
Как дождь на землю святую лились.
А Сталинград стал стеной гранита
Для той орды, что хотела власти.
И кровью наша свобода омыта,
Да будет жизнь, да будет счастье!
Счастье тем, кто попрал измену.
Память тем – кто живьем под танки.
Счастье тем, кто рожает смену,
Тем, кто ищет бойцов останки!
Это нужно не им- не мертвым!»
И так будет всегда во веки.
И нельзя забывать о прошлом,
Мы ведь люди, мы – человеки
И в Рейхстаге на тех ступеньках
Тех, что русскою кровью политы,
Дорогие мои ветераны,
Вы не будете позабыты.
К исходу дня в подземном переходе,
В людской неугомонной суете
Семен взглянул: знакомый кто-то вроде
Стоял прижавшись к мраморной плите.
- Ба! Ты ли это? Что с тобою стало?
Оборванный, гармошка за спиной,
Какой-то весь растерянный, усталый.
Володька, здравствуй! Что за вид чудной?
Не узнаешь ты корешка из детства?
Да не гляди ты так на мой мундир.
Семен, что жил с тобою по соседству…
- Не узнаю, товарищ командир.
- Ведь это я, с кем ты на танцы бегал,
С кем в школе дрался и тайком курил,
К кому зимой пушистым первым снегом
В снежки играть с друзьями выходил.
Ты вспомни, как мы марки собирали,
Гоняли голубей на чердаках,
Резинкой двойки в дневниках стирали,
А после зад был весь на синяках.
Прошло с тех пор с немалым четверть века.
Сейчас на флоте мичманом служу.
Как видишь, стал военным человеком
И на судьбу обиды не держу.
- Гляди! И правда – Сенька! Ты, ей –богу!
Ну, извини, дружок, что не признал.
Ведь времени с тех пор прошло так много.
Ты в форме весь – ну чистый генерал.
Ну, а меня, как видишь, жизнь пинала.
Такое не увидишь и во сне.
Пятнадцать лет «отчалил». Срок не малый.
Судьба была не ласкова ко мне.
- Вот это да! Не ожидал, ей-богу!
Я думал, ты великий музыкант.
В искусстве проложил себе дорогу.
Ведь ты же прирожденный был талант.
Ты, помню, в детстве скрипкой увлекался.
Тебя дразнили «маменькин сынок».
Так что случилось? Как же ты попался?
За что сидел такой огромный срок?
- Да! Было все: жена, машина, дача,
С концертами повсюду разъезжал.
Сопутствовала вроде бы удача,
А я удачу ту не удержал.
Женился на артистке из балета,
И недостатка не было ни в чем.
На море отдыхали каждым летом,
Богат был, счастлив. Била жизнь ключом
Детей не нажили. Она была виною.
Все опасалась форму потерять.
А я любил её. Не настоял. Не скрою.
Она хвостом и начала вилять.
Жил прокурор на даче по соседству,
Со связями большими, не женат.
Любил гулять с размахом, не по средствам,
И на мою заглядывался, гад.
Друзья мне намекали, говорили:
«Смотри, Бетховен, бабу уведут».
Не верил я, ведь вроде дружно жили.
Из зависти, казалось, люди лгут.
Однажды отменили нам гастроли.
Ну что-то там с контрактом не срослось.
А я в какой-то мере был доволен,
Сюрприз супруге сделать довелось.
Приехал я на дачу поздно ночью
С шампанским и цветами для неё.
Но я не знал, как может быть порочно
Сокровище, любимое мое.
У них был стол накрыт, и свечи тлели…
Я в шоке был, сдержатся уж не мог.
Они обнявшись нежились в постели…
Облил я их бензином и поджег.
Сгорело все: и дача, и машина.
Их пепел можно в банке уместить.
Вот так я на «пятнашку» и загинул.
Её я никогда б не смог простить.
Вот кульминация любовного романа.
В порыве ревности затмение нашло.
Я рассказал, как было, без обмана,
Семья, богатство – прахом все прошло.
К чему об этом? Все давно уж в прошлом.
Потерянное больше не вернешь.
Поговорим о чем-нибудь хорошем.
Семья-то есть? Как сам-то ты живешь?
- Да, я женат. Детей нажили. Двое.
Жена – врачом в больнице «Ильича».
Сын в армии. Вот ждем домой героя.
Дочь – в институте, тоже на врача.
Но вот машину, правда не купили.
А с дачей лучше. Дача уже есть.
Весной под дом фундамент заложили.
Ну, а зимой свои соленья будем есть.
Я ведь на службе шаг был от могилы –
Авария серьезная была.
В реанимации – пять суток, чуть не сгинул,
А любушка моя меня спасла.
Она там стажировку проходила,
Дежурной медсестрой тогда была,
От койки ни на шаг не отходила.
Не знаю уж, когда она спала?
Ох, как же она мучилась со мною.
Но выходила. Косточки срослись.
Вот так она и стала мне женою.
Благодаря несчастью мы сошлись.
Сейчас зав отделением. В почете.
Немало безнадежных подняла.
А я уж двадцать лет почти на флоте.
И вот все с ней. Такие, брат, дела.
Ну, что, Володька, я тебе наскучил?
Иль жизнь твои все нервы извела?
А может быть, ты сам себя замучил?
Вот жизнь тебя в тупик и завела.
Судьбу ты не вини. В том проку мало.
Ты сам хозяин был своей судьбе.
Но опускать так руки не пристало.
Еще и сорока-то нет тебе…
Ты ведь большие подавал надежды.
И выбирал дорогу сам себе.
Теперь все в прошлом.
Словно в жизни прежней.
Не знаю даже, чем помочь тебе?
Ну, мне пора. Ждут дома. Уже поздно.
Ты извини, но, правда, я спешу.
А ты заскакивай, как сможешь. Я серьезно.
Вот, погоди. Я адрес запишу…
***
Не зря ведь говорят: «Все в Божьей власти».
Спокон веков так было и везде.
НЕ будь несчастья – не было бы счастья.
А коль без меры счастья – быть беде.
В людской неугомонной суете
Семен взглянул: знакомый кто-то вроде
Стоял прижавшись к мраморной плите.
- Ба! Ты ли это? Что с тобою стало?
Оборванный, гармошка за спиной,
Какой-то весь растерянный, усталый.
Володька, здравствуй! Что за вид чудной?
Не узнаешь ты корешка из детства?
Да не гляди ты так на мой мундир.
Семен, что жил с тобою по соседству…
- Не узнаю, товарищ командир.
- Ведь это я, с кем ты на танцы бегал,
С кем в школе дрался и тайком курил,
К кому зимой пушистым первым снегом
В снежки играть с друзьями выходил.
Ты вспомни, как мы марки собирали,
Гоняли голубей на чердаках,
Резинкой двойки в дневниках стирали,
А после зад был весь на синяках.
Прошло с тех пор с немалым четверть века.
Сейчас на флоте мичманом служу.
Как видишь, стал военным человеком
И на судьбу обиды не держу.
- Гляди! И правда – Сенька! Ты, ей –богу!
Ну, извини, дружок, что не признал.
Ведь времени с тех пор прошло так много.
Ты в форме весь – ну чистый генерал.
Ну, а меня, как видишь, жизнь пинала.
Такое не увидишь и во сне.
Пятнадцать лет «отчалил». Срок не малый.
Судьба была не ласкова ко мне.
- Вот это да! Не ожидал, ей-богу!
Я думал, ты великий музыкант.
В искусстве проложил себе дорогу.
Ведь ты же прирожденный был талант.
Ты, помню, в детстве скрипкой увлекался.
Тебя дразнили «маменькин сынок».
Так что случилось? Как же ты попался?
За что сидел такой огромный срок?
- Да! Было все: жена, машина, дача,
С концертами повсюду разъезжал.
Сопутствовала вроде бы удача,
А я удачу ту не удержал.
Женился на артистке из балета,
И недостатка не было ни в чем.
На море отдыхали каждым летом,
Богат был, счастлив. Била жизнь ключом
Детей не нажили. Она была виною.
Все опасалась форму потерять.
А я любил её. Не настоял. Не скрою.
Она хвостом и начала вилять.
Жил прокурор на даче по соседству,
Со связями большими, не женат.
Любил гулять с размахом, не по средствам,
И на мою заглядывался, гад.
Друзья мне намекали, говорили:
«Смотри, Бетховен, бабу уведут».
Не верил я, ведь вроде дружно жили.
Из зависти, казалось, люди лгут.
Однажды отменили нам гастроли.
Ну что-то там с контрактом не срослось.
А я в какой-то мере был доволен,
Сюрприз супруге сделать довелось.
Приехал я на дачу поздно ночью
С шампанским и цветами для неё.
Но я не знал, как может быть порочно
Сокровище, любимое мое.
У них был стол накрыт, и свечи тлели…
Я в шоке был, сдержатся уж не мог.
Они обнявшись нежились в постели…
Облил я их бензином и поджег.
Сгорело все: и дача, и машина.
Их пепел можно в банке уместить.
Вот так я на «пятнашку» и загинул.
Её я никогда б не смог простить.
Вот кульминация любовного романа.
В порыве ревности затмение нашло.
Я рассказал, как было, без обмана,
Семья, богатство – прахом все прошло.
К чему об этом? Все давно уж в прошлом.
Потерянное больше не вернешь.
Поговорим о чем-нибудь хорошем.
Семья-то есть? Как сам-то ты живешь?
- Да, я женат. Детей нажили. Двое.
Жена – врачом в больнице «Ильича».
Сын в армии. Вот ждем домой героя.
Дочь – в институте, тоже на врача.
Но вот машину, правда не купили.
А с дачей лучше. Дача уже есть.
Весной под дом фундамент заложили.
Ну, а зимой свои соленья будем есть.
Я ведь на службе шаг был от могилы –
Авария серьезная была.
В реанимации – пять суток, чуть не сгинул,
А любушка моя меня спасла.
Она там стажировку проходила,
Дежурной медсестрой тогда была,
От койки ни на шаг не отходила.
Не знаю уж, когда она спала?
Ох, как же она мучилась со мною.
Но выходила. Косточки срослись.
Вот так она и стала мне женою.
Благодаря несчастью мы сошлись.
Сейчас зав отделением. В почете.
Немало безнадежных подняла.
А я уж двадцать лет почти на флоте.
И вот все с ней. Такие, брат, дела.
Ну, что, Володька, я тебе наскучил?
Иль жизнь твои все нервы извела?
А может быть, ты сам себя замучил?
Вот жизнь тебя в тупик и завела.
Судьбу ты не вини. В том проку мало.
Ты сам хозяин был своей судьбе.
Но опускать так руки не пристало.
Еще и сорока-то нет тебе…
Ты ведь большие подавал надежды.
И выбирал дорогу сам себе.
Теперь все в прошлом.
Словно в жизни прежней.
Не знаю даже, чем помочь тебе?
Ну, мне пора. Ждут дома. Уже поздно.
Ты извини, но, правда, я спешу.
А ты заскакивай, как сможешь. Я серьезно.
Вот, погоди. Я адрес запишу…
***
Не зря ведь говорят: «Все в Божьей власти».
Спокон веков так было и везде.
НЕ будь несчастья – не было бы счастья.
А коль без меры счастья – быть беде.
Если ветер мог бы говорить,
То на все б вопросы ответ.
Мог бы он подробно изложить
Первый день рождения планеты.
Видел он земные чудеса,
Как в песках рождались пирамиды,
Видел первозданные леса
И расцвет великой Атлантиды.
Он гасил пещерные костры
Первого земного человека.
Так и дует с древней той поры,
Облетая землю всю за веком.
Нет ему преграды на пути,
Все подвластно: и моря, и страны.
Где-то хлеб поможет молотить,
Где-то все сметает ураганом.
Видел он падения империй,
Заметал развалины Помпей,
Ветер был причиной суеверий,
Поводом открытий и идей.
Мог он беспрепятственно и смело
Залетать в укромные места.
Он ласкал измученное тело
На кресте распятого Христа.
Был всегда могуч и независим
И порою жалости не знал.
Смерчи подымал к небесной выси.
Корабли и скалы разбивал.
Иногда служил для созиданья,
Иногда крушил и разорял.
Вечный странник, отрок мирозданья,
Сил своих в пути не растерял.
Сколько б мы могли за годы эти
Темных мест в истории открыть.
Сколько б мы узнали о планете,
Если мог бы ветер говорить.
То на все б вопросы ответ.
Мог бы он подробно изложить
Первый день рождения планеты.
Видел он земные чудеса,
Как в песках рождались пирамиды,
Видел первозданные леса
И расцвет великой Атлантиды.
Он гасил пещерные костры
Первого земного человека.
Так и дует с древней той поры,
Облетая землю всю за веком.
Нет ему преграды на пути,
Все подвластно: и моря, и страны.
Где-то хлеб поможет молотить,
Где-то все сметает ураганом.
Видел он падения империй,
Заметал развалины Помпей,
Ветер был причиной суеверий,
Поводом открытий и идей.
Мог он беспрепятственно и смело
Залетать в укромные места.
Он ласкал измученное тело
На кресте распятого Христа.
Был всегда могуч и независим
И порою жалости не знал.
Смерчи подымал к небесной выси.
Корабли и скалы разбивал.
Иногда служил для созиданья,
Иногда крушил и разорял.
Вечный странник, отрок мирозданья,
Сил своих в пути не растерял.
Сколько б мы могли за годы эти
Темных мест в истории открыть.
Сколько б мы узнали о планете,
Если мог бы ветер говорить.
Донские волны били о причал.
С реки прохладной веял легкий бриз.
И одиноко я на пристани стоял.
Здесь завершался жизненный круиз.
Закат кровавым пламенем горел.
Я вспоминал прошедшей жизни путь.
И глядя вдаль я больно сожалел,
Что в жизни ничего нельзя вернуть.
Нельзя вернуть счастливых детских лет
И босоногой шумной детворы.
В душе оставили неизгладимый след
Уютные ростовские дворы.
Нельзя вернуть и первую любовь,
Наивную, но чистую вполне,
Признания из нежных робких слов,
И трепетных свиданий при луне.
Мы в детстве все спешили повзрослеть,
И перед нами было сто дорог.
Мы так мечтали в жизни все успеть.
Но, к сожалению, не каждый это смог.
Я вспоминал прощальный школьный бал.
Цветы, шампанское, малиновый рассвет.
Я это никогда не забывал,
Хоть и прошло с тех пор немало лет.
Менялись взгляды, люди, города…
И жизнь порой пинала, словно мяч.
И как бывало трудно иногда
От этих постоянных неудач.
Чужие люди хоронили мать,
Когда я срок свой в зоне отбывал.
Я боль и злость не мог в себе унять,
Но этого никто не понимал.
Не жаловал меня советский суд,
И я его взаимно презирал.
Затягивал меня преступный спрут,
И я, не находя, уже терял.
Искал себя и от себя бежал.
А годы шли, меняя суть основ.
Но в снах моих меня манил и звал
Мой город детства, милый мой Ростов.
Душа черствела, ненависть росла.
Я то всплывал, то снова шел ко дну.
Но вдруг подарок жизнь преподнесла:
Красивую и нежную жену.
Наверно я всю жизнь ее искал.
Мне так хотелось быть счастливым с ней.
И трезво посмотрев, я осознал,
Что радоваться стал теченью дней.
А дни бежали стройной чередой.
И в жизни было все как в первый раз.
Я голову терял, был сам не свой
От этих нежных губ и милых глаз.
Я счастлив был с любимою женой,
Как не был счастлив в жизни никогда.
Но тихо и незримо вслед за мной
Шла по пятам разлучница-беда.
Товарищи и дохлый криминал,
Продажной дружбы ядовитый сок,
Всю боль потерь с лихвой я испытал,
И долгий, все перечеркнувший срок.
Но годы шли, а с ними месть росла.
Я всем свои долги сполна отдал.
И цель теперь последняя была:
Я скорым в город детства отбывал.
С реки прохладной веял легкий бриз.
И одиноко я на пристани стоял.
Здесь завершался жизненный круиз.
Закат кровавым пламенем горел.
Я вспоминал прошедшей жизни путь.
И глядя вдаль я больно сожалел,
Что в жизни ничего нельзя вернуть.
Нельзя вернуть счастливых детских лет
И босоногой шумной детворы.
В душе оставили неизгладимый след
Уютные ростовские дворы.
Нельзя вернуть и первую любовь,
Наивную, но чистую вполне,
Признания из нежных робких слов,
И трепетных свиданий при луне.
Мы в детстве все спешили повзрослеть,
И перед нами было сто дорог.
Мы так мечтали в жизни все успеть.
Но, к сожалению, не каждый это смог.
Я вспоминал прощальный школьный бал.
Цветы, шампанское, малиновый рассвет.
Я это никогда не забывал,
Хоть и прошло с тех пор немало лет.
Менялись взгляды, люди, города…
И жизнь порой пинала, словно мяч.
И как бывало трудно иногда
От этих постоянных неудач.
Чужие люди хоронили мать,
Когда я срок свой в зоне отбывал.
Я боль и злость не мог в себе унять,
Но этого никто не понимал.
Не жаловал меня советский суд,
И я его взаимно презирал.
Затягивал меня преступный спрут,
И я, не находя, уже терял.
Искал себя и от себя бежал.
А годы шли, меняя суть основ.
Но в снах моих меня манил и звал
Мой город детства, милый мой Ростов.
Душа черствела, ненависть росла.
Я то всплывал, то снова шел ко дну.
Но вдруг подарок жизнь преподнесла:
Красивую и нежную жену.
Наверно я всю жизнь ее искал.
Мне так хотелось быть счастливым с ней.
И трезво посмотрев, я осознал,
Что радоваться стал теченью дней.
А дни бежали стройной чередой.
И в жизни было все как в первый раз.
Я голову терял, был сам не свой
От этих нежных губ и милых глаз.
Я счастлив был с любимою женой,
Как не был счастлив в жизни никогда.
Но тихо и незримо вслед за мной
Шла по пятам разлучница-беда.
Товарищи и дохлый криминал,
Продажной дружбы ядовитый сок,
Всю боль потерь с лихвой я испытал,
И долгий, все перечеркнувший срок.
Но годы шли, а с ними месть росла.
Я всем свои долги сполна отдал.
И цель теперь последняя была:
Я скорым в город детства отбывал.
По снегу пушистому
Прямо от порога
Пролилась алмазами
Лунная дорога.
Нежные снежинки
В воздухе кружатся,
Звездами хрустальными
Под ноги ложатся.
Из избы соседней
Слышится гармошка.
Мужики решили
Погулять немножко.
Слышен смех девичий
Прямо у околицы.
Здесь моя деревня,
Дорогая вольница.
Где ж вы, мои сверстники,
Пацаны из детства?
Вспоминаю с грустью
В наболевшем сердце.
Босоногим хлопцем
С шумною ватагой
Убегал я с вами в лес
По грибы, по ягоды.
А потом чумазые
Мы в ручье плескались,
Беззаботно, весело
Солнцу улыбались.
Пронеслись счастливые
Годы земляничные,
Перестали слышаться
Голоса привычные.
Разошлись тропиночки
Улетели лебеди,
Будто бы мы вместе
Никогда и не были.
Из деревни юность
Словно ветром вымело,
И без этих корешков
Вся деревня вымерла.
Праздничной открыткой
Память всколыхнется,
И в тоске по детству
Сердце вдруг сожмется.
Сказка проходящая,
Детство озорное,
Ты в душе останешься,
Как самое родное.
Прямо от порога
Пролилась алмазами
Лунная дорога.
Нежные снежинки
В воздухе кружатся,
Звездами хрустальными
Под ноги ложатся.
Из избы соседней
Слышится гармошка.
Мужики решили
Погулять немножко.
Слышен смех девичий
Прямо у околицы.
Здесь моя деревня,
Дорогая вольница.
Где ж вы, мои сверстники,
Пацаны из детства?
Вспоминаю с грустью
В наболевшем сердце.
Босоногим хлопцем
С шумною ватагой
Убегал я с вами в лес
По грибы, по ягоды.
А потом чумазые
Мы в ручье плескались,
Беззаботно, весело
Солнцу улыбались.
Пронеслись счастливые
Годы земляничные,
Перестали слышаться
Голоса привычные.
Разошлись тропиночки
Улетели лебеди,
Будто бы мы вместе
Никогда и не были.
Из деревни юность
Словно ветром вымело,
И без этих корешков
Вся деревня вымерла.
Праздничной открыткой
Память всколыхнется,
И в тоске по детству
Сердце вдруг сожмется.
Сказка проходящая,
Детство озорное,
Ты в душе останешься,
Как самое родное.
Светила диск висел над головой.
Куда-то ветры облака влекли.
Однажды возвращался я домой
И вдруг увидел розу всю в пыли.
Цветок красивый, брошенный небрежно,
Недолго чью-то прихоть ублажал.
Ласкал он взор кому-то цветом нежным,
Но стал не нужным и в пыли лежал.
Цветок я этот бережно поднял.
Завяли лепестки у алой розы.
Ей кто-то тонкий стебель обломал,
И на изломе сок застыл, как слезы.
Я видел, что она не умерла.
Но для нее губительным был зной.
Она как будто помощи ждала,
И я не смог не взять ее с собой.
Принес домой, от пыли всю отмыл,
Излом легонько ей забинтовал,
Поставил в вазу и воды налил.
«Живи» - я розе раненой сказал.
День пролетел, на смену ночь пришла.
Но лишь проснулся первый луч рассвета,
В хрустальной вазе роза ожила,
Хоть и надежды не было на это.
Она сияла в солнечных лучах,
Как воплощение добра, любви и ласки,
С налетом бархатным на алых лепестках,
Словно Дюймовочка из доброй детской сказки.
Я любовался этой красотой,
Как солнцем, восходящим на востоке.
Невежество – ничто перед тобой,
Лишь доброта спасет наш мир жестокий.
В наш век несправедливости и зла
Так мало красоты и доброты.
И чтоб в сердцах людей любовь жила,
Пусть злу назло вокруг цветут цветы.
Куда-то ветры облака влекли.
Однажды возвращался я домой
И вдруг увидел розу всю в пыли.
Цветок красивый, брошенный небрежно,
Недолго чью-то прихоть ублажал.
Ласкал он взор кому-то цветом нежным,
Но стал не нужным и в пыли лежал.
Цветок я этот бережно поднял.
Завяли лепестки у алой розы.
Ей кто-то тонкий стебель обломал,
И на изломе сок застыл, как слезы.
Я видел, что она не умерла.
Но для нее губительным был зной.
Она как будто помощи ждала,
И я не смог не взять ее с собой.
Принес домой, от пыли всю отмыл,
Излом легонько ей забинтовал,
Поставил в вазу и воды налил.
«Живи» - я розе раненой сказал.
День пролетел, на смену ночь пришла.
Но лишь проснулся первый луч рассвета,
В хрустальной вазе роза ожила,
Хоть и надежды не было на это.
Она сияла в солнечных лучах,
Как воплощение добра, любви и ласки,
С налетом бархатным на алых лепестках,
Словно Дюймовочка из доброй детской сказки.
Я любовался этой красотой,
Как солнцем, восходящим на востоке.
Невежество – ничто перед тобой,
Лишь доброта спасет наш мир жестокий.
В наш век несправедливости и зла
Так мало красоты и доброты.
И чтоб в сердцах людей любовь жила,
Пусть злу назло вокруг цветут цветы.
Жизнь опять дает мне фору,
Шанс, а попросту кредит.
Мысль, что смерть наступит скоро,
Душу мне не бередит.
Что еще бояться в жизни,
Раз на смерть уже плевать.
Ведь вокруг не люди – слизни,
Фору им не мне давать.
Все лишенья и угрозы
Я уже перетерпел.
Лицемерье, боль и слезы –
Все испробовать успел.
Было: к богу обращался,
Даже к дьяволу взывал.
Самым сокровенным клялся,
Но друзей не предавал.
Я в любовь святую верил,
В верность, преданность и честь.
Все своим аршином мерил,
Презирал обман и лесть.
К сожаленью поздно понял,
Что не так как надо жил.
Нереальным идеалам
Слепо верил и служил.
Но теперь я знаю твердо:
В джунглях жизни правил нет.
Сам возьми свои аккорды,
Чтобы звучным был сонет.
Если сможешь – будь владыкой,
А не можешь – будь рабом.
Будь хитрее в жизни дикой
И дела решай с умом.
Если чужды жизни муки,
Рай земной себе создай.
Тут тебе и карты в руки.
Жизнь – игра, бери – играй.
Шанс, а попросту кредит.
Мысль, что смерть наступит скоро,
Душу мне не бередит.
Что еще бояться в жизни,
Раз на смерть уже плевать.
Ведь вокруг не люди – слизни,
Фору им не мне давать.
Все лишенья и угрозы
Я уже перетерпел.
Лицемерье, боль и слезы –
Все испробовать успел.
Было: к богу обращался,
Даже к дьяволу взывал.
Самым сокровенным клялся,
Но друзей не предавал.
Я в любовь святую верил,
В верность, преданность и честь.
Все своим аршином мерил,
Презирал обман и лесть.
К сожаленью поздно понял,
Что не так как надо жил.
Нереальным идеалам
Слепо верил и служил.
Но теперь я знаю твердо:
В джунглях жизни правил нет.
Сам возьми свои аккорды,
Чтобы звучным был сонет.
Если сможешь – будь владыкой,
А не можешь – будь рабом.
Будь хитрее в жизни дикой
И дела решай с умом.
Если чужды жизни муки,
Рай земной себе создай.
Тут тебе и карты в руки.
Жизнь – игра, бери – играй.
Почему мы молчим?
Вопрос без ответа.
Хоть давно претит
Многолетний обман.
В кулуарах власти
Дрязги высшего света.
А народ наш устал
От жизненных ран.
Не для нас закон,
Вы верховные судьи.
А из года в год
Обещаньям нет края,
Забываете вы –
Мы живые люди.
Это разные судьбы,
Это Русь святая.
По числу вождей
Вы побили рекорды.
А военный щит
Превратился в сито.
И народ России,
Великий и гордый,
Лишь мечту лелеет:
Быть одетым и сытым.
Гимны супердержавы
Не звучат с эфира.
А промышленность вся
Пришла в упадок.
Нам шлют братскую помощь
Страны третьего мира.
А с экрана рекламы
О пользе прокладок.
И не видя будущего,
Души пустеют.
А звезды коммунизма
Давно не светят.
И пока отцы
У станков потеют,
На скамью подсудных
Садятся их дети.
Как бескрайние реки,
Утекают богатства.
Закрома России
Бесконечно пустеют.
И идет резня
В странах бывшего братства.
И над нашей Родиной
Тучи густеют.
Мы с надеждой смотрим
В глаза президента.
И на наши вопросы
Мы ждем ответа.
А на западе боссы
Только ждут момента,
Чтобы нас лишить
И свободы, и света.
Пусть же свет свободы
Возродит Россию.
И я твердо верю:
Так оно и будет!
И найдутся таланты,
И появятся силы,
И тогда потомки
Нас не осудят.
Надо только верить,
Сообща и дружно
Нам Россию очистить
От разной швали.
Русь – она для российских,
Это помнить нужно.
Мы делить её
Никого не звали.
Вопрос без ответа.
Хоть давно претит
Многолетний обман.
В кулуарах власти
Дрязги высшего света.
А народ наш устал
От жизненных ран.
Не для нас закон,
Вы верховные судьи.
А из года в год
Обещаньям нет края,
Забываете вы –
Мы живые люди.
Это разные судьбы,
Это Русь святая.
По числу вождей
Вы побили рекорды.
А военный щит
Превратился в сито.
И народ России,
Великий и гордый,
Лишь мечту лелеет:
Быть одетым и сытым.
Гимны супердержавы
Не звучат с эфира.
А промышленность вся
Пришла в упадок.
Нам шлют братскую помощь
Страны третьего мира.
А с экрана рекламы
О пользе прокладок.
И не видя будущего,
Души пустеют.
А звезды коммунизма
Давно не светят.
И пока отцы
У станков потеют,
На скамью подсудных
Садятся их дети.
Как бескрайние реки,
Утекают богатства.
Закрома России
Бесконечно пустеют.
И идет резня
В странах бывшего братства.
И над нашей Родиной
Тучи густеют.
Мы с надеждой смотрим
В глаза президента.
И на наши вопросы
Мы ждем ответа.
А на западе боссы
Только ждут момента,
Чтобы нас лишить
И свободы, и света.
Пусть же свет свободы
Возродит Россию.
И я твердо верю:
Так оно и будет!
И найдутся таланты,
И появятся силы,
И тогда потомки
Нас не осудят.
Надо только верить,
Сообща и дружно
Нам Россию очистить
От разной швали.
Русь – она для российских,
Это помнить нужно.
Мы делить её
Никого не звали.
На эту тему непристойно
Ни говорить, ни вспоминать.
Кому на свете жить привольно,
Тому на это наплевать
Но есть тюрьма – людской отстойник
И проявитель душ людских.
Здесь взлет гнилья, паденье стойких,
И тех я видел, и других.
Здесь компромисс везде и всюду,
Не здравый, выгоды лишь для.
На вид – босяк, в душе – ублюдок,
Всех носит матушка-земля.
Я не скажу за исправленье,
Его не может быть в тюрьме.
Но человечность, честь, терпенье
Должны быть даже в этой тьме.
Преступность, как планета, вечна.
Её рождает жизнь сама.
И это будет бесконечно,
Где есть дворцы, там есть тюрьма.
Где нищета есть и богатство,
Там будет зависть и порок.
Где нет ни равенства, ни братства,
Там не поможет и острог.
Тюрьма добру ведь не научит,
А лишь загубит до конца.
В итоге общество получит
Не человека – подлеца.
Кому-то выгодна, наверно,
Такая постановка дел.
Народ звереет планомерно,
И правит балом беспредел.
Век беззаконья и разбоя,
И человек друг другу – волк.
Пусть будет тюрем больше втрое,
Но все равно не будет толк.
Несовершенство управленья
И явный власти беспредел
Ведет, конечно, без сомненья,
И к росту уголовных дел.
Что ж непристойно в этой теме?
Нет актуальней тем сейчас,
Иначе скоро для России
Пробьет апофеозный час.
Ни говорить, ни вспоминать.
Кому на свете жить привольно,
Тому на это наплевать
Но есть тюрьма – людской отстойник
И проявитель душ людских.
Здесь взлет гнилья, паденье стойких,
И тех я видел, и других.
Здесь компромисс везде и всюду,
Не здравый, выгоды лишь для.
На вид – босяк, в душе – ублюдок,
Всех носит матушка-земля.
Я не скажу за исправленье,
Его не может быть в тюрьме.
Но человечность, честь, терпенье
Должны быть даже в этой тьме.
Преступность, как планета, вечна.
Её рождает жизнь сама.
И это будет бесконечно,
Где есть дворцы, там есть тюрьма.
Где нищета есть и богатство,
Там будет зависть и порок.
Где нет ни равенства, ни братства,
Там не поможет и острог.
Тюрьма добру ведь не научит,
А лишь загубит до конца.
В итоге общество получит
Не человека – подлеца.
Кому-то выгодна, наверно,
Такая постановка дел.
Народ звереет планомерно,
И правит балом беспредел.
Век беззаконья и разбоя,
И человек друг другу – волк.
Пусть будет тюрем больше втрое,
Но все равно не будет толк.
Несовершенство управленья
И явный власти беспредел
Ведет, конечно, без сомненья,
И к росту уголовных дел.
Что ж непристойно в этой теме?
Нет актуальней тем сейчас,
Иначе скоро для России
Пробьет апофеозный час.
Дай Бог не испытать потерь,
Которые уже не восполнимы,
Когда на мир ты смотришь словно зверь,
Уже не любящий и больше не любимый.
Когда тебя не радует рассвет
И спать ложась, уже не строишь планы.
Когда уж опостылел белый свет,
И память душу жжет сильнее раны.
Грехи былые, как дамоклов меч,
Терзая совесть, не дают покоя.
Ненавистна ушам людская речь.
Дай Бог не испытать тебе такое.
Поблекли краски, мир теряет цвет.
И ты готов пройти тернистый путь,
Чтобы увидеть счастья яркий свет.
И все, что сердцу дорого, вернуть.
Под старым кленом, выйдя на порог
Избы пустой, гонимый нелюбовью,
Ты обратишься к Богу, но и Бог
Не смоет грех земной своею кровью.
А клена ветка будет биться о стекло.
И будет дождь с небес стучать по крыше…
Ты вдруг поймешь, что все давно ушло.
И сердца зов никто уж не услышит.
И в прошлое закрыта плотно дверь,
Где ты когда-то кем-то был любимый.
Не дай же, Боже, испытать тебе потерь,
Которые уже невосполнимы.
Которые уже не восполнимы,
Когда на мир ты смотришь словно зверь,
Уже не любящий и больше не любимый.
Когда тебя не радует рассвет
И спать ложась, уже не строишь планы.
Когда уж опостылел белый свет,
И память душу жжет сильнее раны.
Грехи былые, как дамоклов меч,
Терзая совесть, не дают покоя.
Ненавистна ушам людская речь.
Дай Бог не испытать тебе такое.
Поблекли краски, мир теряет цвет.
И ты готов пройти тернистый путь,
Чтобы увидеть счастья яркий свет.
И все, что сердцу дорого, вернуть.
Под старым кленом, выйдя на порог
Избы пустой, гонимый нелюбовью,
Ты обратишься к Богу, но и Бог
Не смоет грех земной своею кровью.
А клена ветка будет биться о стекло.
И будет дождь с небес стучать по крыше…
Ты вдруг поймешь, что все давно ушло.
И сердца зов никто уж не услышит.
И в прошлое закрыта плотно дверь,
Где ты когда-то кем-то был любимый.
Не дай же, Боже, испытать тебе потерь,
Которые уже невосполнимы.
Уйди из памяти
И отпусти из плена.
Твоей игры
Предвидел я финал.
В тебе с рожденья
Заложена измена.
А я – глупец,
Любви в тебе искал.
Ты будешь знать
И помнить ежечасно
Чужих лобзаний
Сладостную грязь.
Моя любовь к тебе,
Увы была напрасна.
И ты в любви
Мне вовсе не клялась.
Ведь чуждо для тебя
Понятье чести,
И угрызений нет
В твоей душе.
Ты – похоти раба
И лживой лести.
Вон в дверь стучат.
К тебе пришли уже.
На шею кинешься
И будешь улыбаться.
Ты их порой
Не помнишь имена.
Ведь цель одна:
Раздеться и отдаться,
И мед порочный
Весь испить до дна.
Ты далека
От мысли постоянства.
Кто спит с тобою –
Тот твоя семья.
Отдашься ты
Без лишнего жеманства.
Сегодня он,
А завтра буду я.
Ты будешь лгать мне
С легкостью умело,
Как нежен я,
Как сладок и хорош.
О, Боже!
Как вранье осточертело.
И как обидно
Слышать эту ложь.
Но ты – отрава!
Ведь на этом свете
В моей непредсказуемой судьбе.
Я задаю вопрос
И не могу ответить,
Ну почему ж
Так хочется к тебе?
Ну почему, исчадие измены,
Ты мой покой навеки забрала?
Хоть больно мне, я не ищу замены.
Лишь только б ты всегда
Со мной была!
И отпусти из плена.
Твоей игры
Предвидел я финал.
В тебе с рожденья
Заложена измена.
А я – глупец,
Любви в тебе искал.
Ты будешь знать
И помнить ежечасно
Чужих лобзаний
Сладостную грязь.
Моя любовь к тебе,
Увы была напрасна.
И ты в любви
Мне вовсе не клялась.
Ведь чуждо для тебя
Понятье чести,
И угрызений нет
В твоей душе.
Ты – похоти раба
И лживой лести.
Вон в дверь стучат.
К тебе пришли уже.
На шею кинешься
И будешь улыбаться.
Ты их порой
Не помнишь имена.
Ведь цель одна:
Раздеться и отдаться,
И мед порочный
Весь испить до дна.
Ты далека
От мысли постоянства.
Кто спит с тобою –
Тот твоя семья.
Отдашься ты
Без лишнего жеманства.
Сегодня он,
А завтра буду я.
Ты будешь лгать мне
С легкостью умело,
Как нежен я,
Как сладок и хорош.
О, Боже!
Как вранье осточертело.
И как обидно
Слышать эту ложь.
Но ты – отрава!
Ведь на этом свете
В моей непредсказуемой судьбе.
Я задаю вопрос
И не могу ответить,
Ну почему ж
Так хочется к тебе?
Ну почему, исчадие измены,
Ты мой покой навеки забрала?
Хоть больно мне, я не ищу замены.
Лишь только б ты всегда
Со мной была!